Донбасс. Искалеченные судьбы. Вячеслав Третьяков
характера не знал ровным счетом ничего. От слова совсем. А суть в том, что эта палка-стрелялка имеет свойство реально самозаряжаться и палить автоматически, по собственному желанию.
Мы охраняли вертолет. Сутки прошли в пьяном угаре под проливным дождем. Наконец, приехала нам замена. Ребята на выгрузку, мы на погрузку. Насквозь мокрые, уставшие и замерзшие, мы сочувствуем сменщикам, что теперь пришла их пора месить грязь. Разрядили стволы, полезли на борт. А дождь прошел буквально за пару часов до смены. Мы все грязные, с налипшей на берцы грязью, в насквозь промокших спецовках. Короче, караул полный. Еле-еле я вскарабкался в кузов, опираясь на карабин. Точно помню, что перед этим разрядил я его и на предохранитель поставил. Но видимо, пока карабкался, с предохранителя снял. Скорее всего, зацепился где-то. Я до сих пор не знаю. Симонов решил, что он самозарядный, значит ему можно, и самозарядился. И как только я на него оперся, он и грохнул. Пуля прошла в миллиметре от головы бойца. Я стою, весь испуганный, слова сказать не могу. Смотрю на пробоину в борту, она смотрит на меня. Я уже предчувствую удар в голову от рядом сидящих бойцов. Получил я тогда под дых только от счастливого выжившего. И хорошо, что отделался таким легким испугом. Смерть товарища от несчастного случая, произошедшего по моей вине, я не смог бы себе простить никогда.
Дорогой мой Югра, если ты когда-нибудь прочитаешь эти строки, то я лично прошу у тебя прощения за тот случай. В армии нет слова «потерял», а есть другое, более емкое и значительное, которое я, к сожалению, тогда и исполнил. «Потерял» бдительность от усталости, сырости и прежде всего от своей нескрываемой «превосходности».
Спустя месяц нашей беззаботной тыловой жизни, снова пришла команда на взлет. Смена места дислокации. Толпой загрузились в КАМАЗ, и под покровом ночи, в полной боевой экипировке рванули в районный центр Комсомольское. На дорожку нам успели «нагнать жути» про то, что мы едем на передовую и по дороге должны быть предельно внимательны. Я вскарабкался на борт одним из крайних. Уселся возле установленного АГС с улитками. Рядом присел Борька Боец. Вид у него был напряженный. Я похлопал его по плечу, на котором был пристегнут бронежилет, и сказал:
– Боря, не нервничай, война тут уже давно закончилась, нам снова кукурузу охранять надо, только уже на другом поле.
Борис улыбнулся, выматерился, и сказал:
– А я и не нервничаю, достали они уже просто….
В это время уже шли бои на донецком аэропорту. И каждый из нас мечтал попасть туда, чтобы отличиться, медальку заработать, например. Только старый опытный воин Саратов, успокаивал нас своим хладнокровием. Его усталые и проницательные глаза посмеивались над нами, хотя внешне этого Саратов никогда не проявлял. Он никуда не стремился, говоря, что всему свое время. Вообще, он был единственный, кто всегда был спокоен, уравновешен и немного трезв.
И снова дорога, и снова скучный марсианский пейзаж с замерзшими и замершими