Красное Солнышко. Генрих Эрлих
и точны. Я уж это потом сообразил, когда услышал неожиданный приговор: «Отец мой был тиран, а потом кающийся грешник», – и сказано это было без большой любви.
– Ты ничего не понял, – ответил я устало и грустно, – он был очень молод, он был тогда … моложе тебя.
Юность строга в оценках и не ведает сомнений. Тут уж ничего не попишешь.
Но лед был растоплен, после этого дня не проходило, чтобы мы не виделись, часто и разговаривали. Я ради этих разговоров, чтобы всегда быть у Димитрия под рукой – вдруг ему какой совет государственный понадобится или пример исторический для обоснования очередной реформы, всюду следовал за ним, тащился и на охоту, и на игры военные, и на стройки.
– Не бережешь ты себя, князь светлый! – укорял иногда меня Димитрий. – В твоем-то возрасте! Дал бы себе отдохновение, полежал бы дома на лавке.
– По зову твоему я с одра смертного восстану! – бодро отвечал я ему и нарочно пускал лошадь в галоп, демонстрируя посадку молодецкую.
О, я не только советами Димитрию угождал, я и другие способы изыскивал быть ему полезным. Мне это совсем нетрудно было, я ведь был поистине кладезем тайн Кремлевских, нужно было просто извлекать их из глубин памяти и являть Димитрию. Хитрил немножко – в былые годы я бы, наверно, весь короб сразу вывалил, а теперь вынимал игрушки да конфеты по одной и за другой не тянулся, пока Димитрий вволю старой не натешется.
Открыл я ему секреты сокровищницы царской, которые были неизвестны ни боярам, ни казначеям, ни дьякам казенного приказа. Есть там несколько камор потайных, двери в которые никому ни найти, ни открыть, но если знать, куда встать и на что нажать, то и ребенок справится. Димитрий и вел себя как ребенок, когда я ему первую камору отомкнул, все смеялся, погружая руки в сундуки с каменьями драгоценными и осыпая себя дождем сверкающим. В следующих был уже спокойнее, перебирая камни или изделия искусные, выбирал самые красивые и любовался или деловито и весьма точно оценивал их стоимость. В последней же уже о другом думал.
– Уверен, что никто об этих сокровищах не ведает? – подозрительно спросил он.
– Никто! Истинный крест! – ответил я ему. – Кроме нас с тобой здесь никто, почитай, сорок лет не бывал.
– А это что? – спросил Димитрий, указывая мне на свежие потеки масла на деталях хитроумного механизма, приводящего в движение кусок стены. – Или ангел с масленкой являлся?
– Сей ангел пред тобой! – с лукавой улыбкой ответил я. – Зри, трепещи и восхищайся! Сам себя назначил я хранителем сокровищ царских и долгие годы самолично нес эту службу, никому ее не доверяя. Верил я, что наступит день, когда передам все эти сокровища государю истинному, да использует он их на дела великие!
В сей возвышенный тон, от которого я в старости совсем отвык, я впал от некоторого смущения. Передавать в тот момент сокровища Димитрию не было никакой необходимости, в казне деньги и так были, не Бог весть сколько, но вполне достаточно даже и для дел великих, переизбыток же средств вреден,