Ватник Солженицына. Олег Матвейчев
памяти он чутка перегнул палку, Солженицын не стал держаться прежних показаний и признался, что повесть эту он писал самым обыкновенным способом – пером по бумаге, подтвердив это сканами своей рукописи108. Уходя по этапу из Марфино, автор, по его словам, отдал нетленку на хранение тамошней сотруднице – «”Анечке”, А.В. Исаевой»109.
Эпизод этот, впрочем, – не вот тебе какое откровение, он описывается еще в романе «В круге первом» – перед отправкой на этап Глеб Нержин передает Симочке свое наследие, спрятанное в папках с материалами по артикуляции110.
Если в марфинской шарашке невозможно было писать, то зачем тогда он просил жену «привезти ему побольше чистой бумаги, карандашей, перьев, чернил в чернильницах-непроливайках, английские учебники и словари»111? В Марфино Солженицын не просто писал – он писал за большим столом с множеством ящиков112, нисколько не таясь.
Ну, ладно, может, на то она и шарашка, что там допускается послабление режима, а, допустим, в Экибастузе все совершенно иначе? В «Архипелаге» Солженицын так и пишет: «Карандаш и чистую бумагу в лагере иметь можно, но нельзя иметь написанного (если это – не поэма о Сталине). И если ты не придуряешься в санчасти и не прихлебатель КВЧ113, ты утром и вечером должен пройти обыск на вахте»114.
«В этих словах нетрудно заметить два противоречия, – отмечает Александр Островский. – Во-первых, если заключенным разрешалось иметь “карандаши и чистую бумагу”, то, разумеется, для того, чтобы они писали. А если писать все-таки было можно, то почему нельзя было хранить написанное? И, во-вторых, при чем здесь “обыск на вахте”? Неужели имея в лагере “карандаши и чистую бумагу” вполне законно, заключенные могли писать только тайно за пределами лагеря?»115
Противореча себе же самому, Александр Исаевич чуть ли не на следующей же странице «Архипелага» рассказывает, как заключенный Степлага Арнольд Раппопорт «уже не первый год терпеливо» составлял «универсальный технический справочник» и одновременно писал «в клеенчатой черной тетрадке» целый трактат «О любви»116. Тут же вспоминается им и «тверичанин Юрочка Киреев – поклонник Блока и сам пишущий под Блока»117. Упомянет он и з/к Альфреда Штекли, написавшего в лагере целый роман118.
Сохранились свидетельства и о лагерных опытах самого Солженицына. «Мне запомнилось, – вспоминал бывший з/к и замкомандира крейсера “Аврора” Борис Бурковский, – что он, лежа на нарах, читал затрепанный том словаря Даля и записывал что-то в большую тетрадь»119.
Куда делась эта тетрадь – неясно. Согласно Солженицыну, все, что он писал, он немедленно выучивал, а бумажки – сжигал.
В декабре 1952 года Солженицын, отбывший свой срок заключения, отправляется в ссылку. Прибыв в место назначения – казахский городок Кок-Терек – поселенец услышал новость: 5 марта 1953 года в Москве скоропостижно скончался
Солженицын А.И. Протеревши глаза. М.: Наш дом – L’Age d’Homme, 1999. С. 300-301, 306-307.
Солженицын А.И. Протеревши глаза. Суперобложка.
Солженицын А.И. В круге первом. МСС. Т. 2. С. 293.
Решетовская Н.А. В споре со временем. С. 61.
Решетовская Н.А. В споре со временем. С. 77.
КВЧ – культурно-воспитательная часть.
Солженицын А.И. Архипелаг Гулаг. МСС. Т. 7. С. 73.
Островский А. Солженицын. Прощание с мифом. С. 89.
Солженицын А.И. Архипелаг Гулаг. МСС. Т. 7. С. 81.
Солженицын А.И. Архипелаг Гулаг. МСС. Т. 7. С. 82.
Солженицын А.И. Бодался теленок с дубом // Новый мир. 1991. № 11. С. 120-121.
Слово пробивает себе дорогу. С. 180.