Этажи. Сергей Коростелев
и нашу легендарную дверь: священные письмена моего детства безвозвратно исчезли. Сохранились они только в моей памяти, как и восхитительный полет туго наполненной водой баклажки. Через считанные секунды она превращается в мокрое пятно на асфальте. Такова, наверное, и вся наша жизнь – во всей красоте и уродстве: сначала стремительный полет, а потом – вдребезги…
* * * * *
Вечером
Должен отметить нечто важное: сегодня со мной что-то произошло. От волнения, трепета я немного дрожу – но стараюсь держать себя в руках.
Редкий случай: мое внутреннее событие – радостное. Что же могло меня так воодушевить, что, с одной стороны, меня потрясывает, а с другой – я весь притаился? (Как будто берегу – от посторонних глаз – за пазухой стакан с волшебной водой – немыслимо пролить, потерять даже каплю!)
Конечно, творчество (предчувствие меня не обмануло). Едва я серьезно занялся тем, ради чего я и затеял этот, казалось бы, странный, на сторонний взгляд скучный и даже откровенно глупый двухнедельный отпуск в четырех стенах в городе (да еще и летом!), как случился прорыв – долгожданный и неожиданный одновременно.
Страшно вспомнить, сколько раз подбирался я к этому тексту – со всех сторон, казалось, перепробовав всевозможные способы, и мытьем, и катаньем. Ничего путного не выходило, хотя замысел возник у меня уже много лет назад. Я долго бился над ним, а потом плюнул – переключился на множество других сочинений, удачных и неудачных в той или иной степени; а впрочем, как обычно, подавляющее большинство из них я не завершил и до ума не довел. И вот самый главный, желанный замысел сам пожаловал ко мне из каких-то заоблачных сфер. Видимо, правы те, кто выделяет в творческом процессе несколько специфических стадий; и я не перестаю удивляться невероятным свойствам моего мозга! Сколько яростных – рациональных – атак я предпринял; до сегодняшнего дня я считал их безуспешными, а оказалось, что всё это было не зря. Не зря: идеи упали в широченное, плодородное, неисследованное 90-процентное поле бессознательного, долго вызревали там – и внезапно вернулись в рациональную часть мозга в виде озарения. Да, озарение!
Любопытно, что с реализацией собственных творческих замыслов я доселе никогда не спешил. Отчего это? Разве только от лености? Мне кажется, я часто довольствуюсь тем, что зародилось в моей голове, в теории, в прекрасных мысленных эмпиреях – а уж воплощать это на практике, на пошлой земле… Пфф! Не царское это, право, дело. В конце концов, это и вправду может подождать.
А всё вот почему. Сегодня утром, достав старый толковый словарь, я наконец проделал одну волнительную операцию, задуманную давным-давно, еще в детстве. Сбылись худшие опасения: я убедился в зыбкости нашего мышления или, по крайней мере, в значительном несовершенстве его словесного выражения. А скорее всего – и в том, и в другом. Я ведь так и знал, что либо увязну в бесконечных словообразованиях, слабо отражающих сущее и не слишком приближающих к его разгадке,