Железный поход. Том третий. След барса. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский
с Рахманом искололи штыками, словно учебное чучело…
Отступление задержалось на краткий срок, когда сквозь беспорядочную пальбу и крики из огня и дыма заслышался яростный рев Гуду:
– Именем Аллаха заклинаю!.. За мной, волки Ислама!
Харачоевская шашка сплеча хватила по голове замешкавшегося солдата. Тот ахнул надрывно, закрывая грязными ладонями опаленные ужасом глаза, и бухнулся навзничь в алую воду…
Дзахо стрелял и сек шашкой насевших на него гяуров; был дважды колот замосцким штыком в бедро и голень – благо, что вскользь и в мякоть; взывая к Богу, насилу вырвался из смерчевого вихря, всецело положившись на резвые ноги своего скакуна. В боли и муке, хватаясь за горло, кое перехватил прогорклый спазм, ушел из-под крыльев смерти.
Конь вынес его ниже по течению на вражеский берег. Тут было тише: барабанная дробь стрельбы осталась за крутым поворотом реки. Зато одиночные выстрелы лопались полнозвучно и гулко.
Скалясь от боли, извивавшейся в ноге, Дзахо привстал в стременах, тылом ладони сбил на затылок горячую папаху, что липла к распаренному лбу, огляделся.
И вновь сбоисто колотнулось сердце. Он видел, как основное ядро его единоверцев, без счету поредевшее, вырвавшись из русских клещей, спасалось беспорядочным бегством. По косогору, надсадно погоняя коней, неслись вырвавшиеся вперед казаки.
Аргунец заскрежетал с досады зубами, но тут же соколиные черные глаза вспыхнули злорадным огнем – среди отступавших он приметил белую бурку Джемала.
– Да иссохнет семя твое, собака! – У Бехоева все дрожало внутри, бешенство раздувало ноздри. – Да встречаются каждый день на пороге сакли твоей ганзи26 на выходе и кершан27 при входе, пока не вынесут весь ваш род. Жаль… я не увижу твоих глаз перед смертью… Но знай, волк, это я – Дзахо, сын Бехоева Илияса, подарил тебе черный день!
Глава 6
Абрек не успел перевести дух и вытереть о черкеску кровь с кривого клинка, как за чинарами спело хлопнул винтовочный выстрел, за ним другой, высверливая незримые дыры в багровой парусине неба.
Дзахо спешно тронул коня в заросли. Укрывшись в чаще, спрыгнул с седла и, простреленный болью, припал на колено к земле. Из колотых ран, обжигая бедро, захлюпала кровь. Недолго думая, аргунец надрезал кинжалом бешмет, выдрал из него клок ваты и заткнул им обе раны. Затем, сцепив зубы, опираясь на ствол семилинейной крымчанки, он добрался до редевших тернов…
– Уо! – Сердце бухнуло по ребрам. Бехоев выдернул из-за пояса пистолет, прицелился.
Прямо перед ним с шашкой наголо гарцевал на лихом коне харачоевский Гуду. Клокочущий рык рвался из его необъятной груди, сверкавшее острие клинка подрагивало в занесенной для удара руке. Под копытами его жеребца валялось распростертое тело молодого длиннорукого казака, из расширенных глаз которого сочился текучий предсмертный ужас.
– Сдохни, гяур! Как собаку, помечу я тебя собачьей меткой! – Гуду в последний раз хватил пламенным взором
Носилки, на которых уносят покойника на кладбище.
Ванна для омовения покойника.