Замуж – никогда. Таня Винк
не сделал. Кто-то надеялся и ждал, что за давностью лет все сгинет, выветрится из памяти, кто-то находил в этом интригу, смысл жизни и возможность быть в центре внимания сельских сплетников.
Увы, трагедию из памяти не сотрешь, просить прощения за своего предка Сергиенки не хотели, и история эта магическим, непостижимым образом коверкала судьбы всех причастных и непричастных к ней, начиная с проклятого тридцать восьмого года, когда один из Сергиенок, Павел, на допросе по делу об антисоветской деятельности одного из Щербаков, Ильи, подтвердил, что, мол, арестованный действительно высказывался против советской власти. Не только Сергиенко дал такие показания, был еще один, он потом с немцами ушел, а Щербака, который против советской власти, может, никогда и не высказывался, расстреляли. Павел Сергиенко воевал на Второй мировой, вернулся и вскоре умер от ран, но вражда между семьями осталась: взрослые шарахались друг от друга, как от чумы, а маленьким Щербакам категорически запрещали дружить с маленькими Сергиенками. Почему – не объясняли, но дети, конечно, дружили, и взрослые тут были абсолютно бессильны.
Внук расстрелянного Ильи, Рома, служил в армии вместе с Федькой, внуком Павла, а когда оба вернулись, Федька начал приударять за Валюшкой, а у Ромы с ней крепкая любовь еще до армии была. Валя не привечала Федьку, гнала его, и кончилось все дракой между парнями, обычной, ничем вроде бы не примечательной, но вражда между семьями вспыхнула с новой силой. Щербаки опять заговорили о Сергиенках-всех-поголовно-предателях, а Сергиенки – о Щербаках-всех-до-одного-сволочах. Несостоявшийся жених горевал недолго и начал ухлестывать за Нинкой, девкой статной и очень красивой, но завистливой. Осенью они сыграли свадьбу, а уже весной начали строить дом у реки. Все вроде бы хорошо, живи да радуйся, но ненависть к Валюшке ни у Федора, ни у Нинки – с чего, спрашивается? – не ослабела, а, наоборот, усилилась, и ее тщательно подогревало все село. Подогревало со всех сторон и тридцать восьмой год не один раз вспоминало.
И вот, сразу после смерти Степана, Валюшкиного отца, запойного пьяницы (он на лесопилке работал, и его там бревнами раздавило), Сергиенки, привычно следуя принципу «лучшая защита – нападение», пустили нехорошую сплетню. Кто знает, может, и была в ней доля правды? Как бы там ни было, сказанное Нинкой соседке на ухо быстренько вырвалось из хат на улицы, в огороды, переметнулось через реку и уже из заречного села вернулось обратно вместе с родной сестрой Степана, убежденной, что она обладает неопровержимыми фактами.
– Получается, ты всех обманула. – Золовка с упреком смотрит на Валину маму и разводит в стороны натруженные руки с почерневшими пальцами.
– Я обманула? – недоумевает Валина мама.
– А то нет? Ох, бедный мой братик. – Родственница тяжело вздыхает и косится на Валю – та тут же тесто для пирогов замешивает.
– Сказала «а», говори и «б», – Валина мама хмурится, – ты же за этим пришла.
Золовка ненадолго,