Дом проклятых душ. Елена Арсеньева
еще и слыхом не слыхали. Наклеили газетную полоску на мучной клейстер, да и ладно, а уже потом, в 50-х, когда полегче стало жить, разжились изолентой и заклеили стекло «насовсем», ибо в России нет ничего более постоянного, чем временные сооружения!
Вопрос такой: почему стекло сейчас не разбито, почему дом стоит целехонек и береза еще не сгорела?
Со времен пожара прошло двадцать лет. Конечно, за это время можно было отстроить новый дом, и вставить новые стекла, и даже березу посадить у калитки, но как сделать так, чтобы новый дом оказался точной копией старого и чтобы береза уже вымахала выше крыши да точно так же раздалась в два необъятных ствола?!
Не сводя глаз с этой удивительной картины, Маша приникла к калитке, постоянно чувствуя ногой теплое тело пса.
– Как же мне тебя называть, дружище? – пробормотала она, как будто это было самым важным вопросом, решить который нужно было непременно сейчас.
Пес задрал голову и тихо сказал:
– Гав!
– Отлично, – обрадовалась Маша, – если одного из трех первобытных робяток, которые боролись за огонь, можно было называть Гавом, то почему нельзя так назвать пса? Как бы сам Бог велел. Только давай договоримся – без команды не стрелять, под ноги не соваться, без моего разрешения в бой не ввязываться.
В эту минуту дверь из сеней распахнулась и на крыльцо, позевывая, вышел кряжистый бритоголовый человек в гимнастерке.
Маша уставилась на него удивленно – гимнастерка показалась ей какой-то странной. Она топорщилась, воротник у нее был какой-то не такой, и вообще… Не то чтобы наша героиня была таким уж специалистом по военной форме, то есть вообще никаким специалистом она не была, и все же что-то насторожило ее.
Мужчина смотрел прямо на Машу и теоретически вполне мог бы поздороваться, да и она могла бы это сделать, но почему-то молчала, и так они молча созерцали друг друга, причем у Маши внезапно возникло неприятное ощущение, что этот человек ее не замечает: смотрит как бы сквозь нее.
«Может, он с такого бодуна, что ничего перед собой не видит? – насмешливо подумала Маша. – Но все-таки, что такое с его гимнастеркой?»
В эту самую минуту незнакомец повернулся, качнулся, взмахнул рукой, попытался удержаться на ногах, но, хоть равновесие и поймал, также поймал локтем окошко сеней. Раздался звон, на стекле появилась извилистая трещина, послышался крепкий матерок, и человек в гимнастерке ушел в дом, потирая локоть, над которым Маша увидела две нашивки на рукаве.
Нашивки на рукаве! Погон на плечах нет! На воротнике гимнастерки какие-то полосочки, и сама гимнастерка не приталенная, а чем-то похожа на распашонку… почудилось, где-то на задворках памяти кто-то произнес казенным голосом: «Малиновые канты на воротнике – пехота!»
Помнится, был у них в газете материал о том, когда появились погоны на советской военной форме и что значили предшествующие им петлицы и нашивки. С тех пор и запомнилось.
Может, это артист? Может, в Завитой