Могрость. Елена Маврина
нужны? Хочешь всех разбудить, всю округу?
Витя молча драил кастрюлю, отвернувшись к ней спиной. Претензии исключат возможный компромисс. Аня пошла на попятную.
– Я приехала, чтобы поговорить серьёзно, как со взрослым. Я понимаю, тебе тяжело. – Голос дрогнул: – Я сожалею, что меня не было рядом. Прости. – Аня всматривалась в знакомые углы, но видела чужую кухню и белую скатерть в свекольных пятнах. – Что мне еще сказать? Ты не слушаешь? Думаешь, не страдаю? Я ее так любила, – Аня задрала голову, моргая от подступивших слез. «Не раскисай! Не раскисай! – приказывала себе. – Не дави на жалость». Но решимость гасла. – Здесь без нее не смогла бы. Прости. Ты имеешь право злиться.
– Я не потому злюсь.
– Мне жаль, что случилась трагедия с твоей одноклассницей.
– «Мне жаль», – передразнил он.
– Я сожалею! – горячилась. – Я виновата! Ты это хотел услышать?
Витя сощурил глаза осудительно:
– Прекрати.
– Тогда к чему протесты? Испытательный срок? – Она подняла воротник свитера и утерла рукавом нос. – Наказание такое?
– Ты понятия не имеешь, что здесь происходит.
Аня вопросительно уставилась на брата, ожидая пояснений. Тот лишь смотрел с укоризной в ответ. Так они и замерли, оценивая недосказанность.
– Не имею, – согласилась она. – Так просвети. Здесь разруха. У всех голова пухнет из-за трагедии. Неужели девочка могла сама…
– Кривотолки, – перебил ее брат. – Затронь кого – и увязнешь. Топь.
Втянув воздух, Аня досчитала до пяти. Разговор больше напоминал допрос, нежели дружескую беседу.
– Я могу помочь?
Краткий отблеск доверия мелькнул в беспокойных глазах брата, но внутренние колебания пресекли слова:
– Нет. Помощь не нужна. Всё норм.
– Ага. Супер! – она хлопнула в ладоши. – Мог и по телефону так сказать. Норм. Ок. Спок. Зачем любезничать? Ляпнул бы бабушке: ну ее, эту Аньку, эту предательницу, – перекривляла его своим срывающимся от горечи голосом. – Вы ведь вместе пели о разлуке. Обняться! – возмущалась она. – Быть рядом!
– Тебя рядом не было! – упрекнул Витя. – Не было. Два года назад тебя не было рядом.
– Значит, ты против моего приезда?
Он склонил вбок голову, отвел взгляд.
– Ты ведь понимаешь, – рассуждал откровенно, – бабушка пригрозила вызвать отца. Через участкового хочет надавить, через школу.
– Он пьет? – Аня сурово осматривала брата. – Так и пьет?
Витя неопределенно мотнул головой.
– Только здесь. Когда приезжает, по вечерам где-то набирается до полумертвого.
– Руку поднимает?
– Один раз. Знаешь, главное о маме не вспоминать. Только не вспоминать при нем о маме. – Витя попытался неунывающе улыбнуться, но получилась страдальческая гримаса. – А там, на Севере, у него семья вроде как. Не знаю. Он звонит всегда трезвый, деньги высылает в конце месяца. Мне через год восемнадцать, – оживился. – Я всего лишь не хотел, чтобы она его вызывала. Он бы явился в бешенстве.
– И потому приглашал меня? – расстроенно осознавала Аня. –