Говорит и показывает. Книга 1. Татьяна Вячеславовна Иванько
Да и… знаешь, я не очень люблю всё это. Моя жизнь, в общем, приносит мне только удовольствия, что искать его где-то вне себя, меня не тянет.
– Так ты счастливый?
Он посмотрел на меня и почему-то стал серьёзным, протянул руку к моему лицу, провёл пальцами по щеке, к шее:
– Счастливый. А ты? – и убрал теплые пальцы.
– И я.
– Тогда за тебя! – он поднял бокал. Удивительно мерцают у него глаза в этом странном свете.
– А я за тебя! – засмеялась я.
Мы снова уселись в наши кресла, у которых спинки и подлокотники были одной высоты, являясь продолжением друг друга. Ю-Ю поднялся к камину, заметив, что почти прогорели дрова, подбросил ещё, пошевелил кочергой, вызвав в топке завихрения искр.
– Почему у тебя нет девушки, Ю-Ю? – спросила я, глядя, как красиво блестят его тяжёлые волосы, лежащие волной на плечах. У мамы точно такие же. Вообще они очень похожи, будто с одной матрицы сделаны. Только мама очень стройная, тонкая, а Ю-Ю плечистый, весь из мышц, весь очень крепкий. И тёплый. А мама… мама прохладная.
– Ты – моя девушка, забыла, что ли? – засмеялся он, возвращаясь в кресло.
– Это конечно. Но если серьёзно?
Он пожал плечами, потихоньку переставая улыбаться.
– Может, я порочный? – я сказал это вполне искренне.
– Какой же ты порочный? Нет-нет! – Маюшка улыбнулась ласково.
– Ты необъективна.
Я встал, перевернул кассету с «Пикником». Сказал Маюшке, что на «Голубом Огоньке» был «Пикник».
– Правда? Раньше только во «Взгляде» показывали, теперь… Прогресс.
– Перестройка, однако. И плюрализм. И Мусоргский тебе и Шклярский.
– Что там ты ещё видел в «Огоньке»?
– Я не смотрел, Май. А это… будто форточку открыли, вот и заметил.
– А говоришь, порочный. Нет, Ю-Юшка… Скажи только, откуда ты столько денег берёшь? Вот сколько этот перстень стоит? – она разглядывает мой подарок на своей руке.
– Какая разница? Важно, что тебе нравится.
– Нет разницы, конечно. Но расскажи, я хочу понимать. Про тебя понимать. Всё про тебя.
Я посмотрел на неё, ноги поджала в носочках пушистых, волосы на изгибах волн золотятся, и лицо прозрачное, будто этот свет из неё льётся, как из живой лампы. Про меня понимать. А если будешь понимать, не станешь считать меня чудовищем? Плюрализм, конечно и свобода мысли и слова, но… Я сам не считаю, что зарабатываю чисто и честно. Вроде и не делаю ничего, чего не делаю на работе каждый день, и всё же… Ну, ладно, понимать так понимать.
– Я – абортмахер, – сказал я и слежу, что же она скажет, как посмотрит. – Ну, и по мелочи, вроде трипперочков…
Маюшка наморщила носик от последнего слова. Но, ей кажется, что я не договариваю.
– Ты же и так делаешь это каждый день. И мама, но столько у неё нет.
– Откуда ты знаешь? – усмехнулся я. – Не знаю, что там у Лиды, но… она осторожная и осмотрительная, а так много не заработаешь.
Услышав последние слова, Маюшка нахмурилась:
– Так ты… Ю-Ю, ты… что-то делаешь э-э… подсудное?
– Врача