Каюсь. Том 1. Полина Александровна Раевская
об инциденте у входа и переключились на другую тему.
Я же из последних сил сдерживал себя, чтобы не посмотреть вниз. Сидел как на иголках, нервно постукивая пальцами по спинке кресла. Друзья о чем-то спорили, я даже не вслушивался, хоть и вставлял в нужный момент какие-то фразы. А потом не выдержал и начал осматривать зал в поисках девки. Долго не мог найти. А спустя полчаса, еще раз пробежавшись глазами по танцующим, наткнулся на нее. Она находилась в объятиях какого-то обдолбыша, которого, похоже, даже не замечала.
Девушка двигалась в такт музыки: грациозно изгибаясь, прикрыв глаза. Казалось, она где-то очень далеко отсюда, в собственной нирване. Танцевала красиво и профессионально. Видно, что любительница покрутить задницей. На лице у девушки играла чувственная улыбка, от которой у меня запершило в горле. Кожа ее блестела от пота, волосы растрепались, тушь размазалась под глазами. Выглядела, действительно, как шалашовка: как будто ее только что трахнули где-то в темном закутке. А может, уже кто-то и поимел в туалете.
Я почувствовал раздражение и злость на самого себя. Нашел на кого пялиться.
Она же продолжала сексуально извиваться, скользя по груди руками, языком по пухлым, красным губам, отчего у меня перехватило дыхание. Парень положил ладони на ее бедра, она прогнулась – платье задралось, оголяя бедра едва ли не до трусиков. Но девушку это, казалось, не волновало. Она погладила себя по ногам, прикусив нижнюю губу.
Я отворачиваюсь, откидываюсь на спинку кресла, закрыв глаза, но перед мысленным взором девчонка продолжает танцевать.
Хочу ее дико. Каждую клетку разрывает от бешеного желания. Стискиваю челюсти до зубного скрежета. Стояк вызывает дискомфорт, в висках пульсирует, а в голове шумит. Ни о чем не могу думать, кроме нее, стоящей возле стены с задранным до пояса платьем и широко разведенными ногами в этих проклятущих чулках…
Бл*дство! Свалилась же на мою голову, зараза!
Надо отправляться домой, а то до добра эти фантазии не доведут. Это же надо?! Седины еще у себя не замечал, но бес крутит по жесткому.
Друзья в это время разошлись не на шутку и веселились во всю, только Миха пристально смотрел на меня, не говоря ни слова. Антропов всегда был проницательным и видел то, чего не замечают другие. Его внимательность, порой, вызывала неловкость, словно он тебя насквозь видит. Поэтому я отвернулся, не считая нужным обсуждать свою озадаченность.
Перекрикивая музыку, сообщил, что еду домой, отдыхать. Никто не стал возражать, зная, что я недавно оклемался после пневмонии. Пятнадцать минут все же пришлось потратить на прощания.
– Олеж, я приеду к вам на выходные, нормально? С Олеськой пообщаюсь. – сказала Аленка, целуя меня в щеку.
– Ленка что ли попросила? – грубо поинтересовался, все еще заведенный. Шувалова отстранилась.
– Гладышев, ты чего, молока перепил? – возмутилась она.
– Походу, – примирительно улыбнулся, приобняв ее. Она улыбнулась в ответ.
– Ты вымотался, Олеж,