Казна Наполеона. Александр Арсаньев
начала развиваться мания преследования, что, впрочем, при моем образе жизни было не удивительно. Имя Евграфа Петровича Бибикова было мне хорошо известно, более того, я знал, что он тоже входит в одну из масонских лож. Уверен я не был, но предполагал, что в Общество «Ищущих манны», поэтому вполне серьезно рассчитывал на его содействие, так как братья всегда помогали друг другу, камень за камнем воздвигая свой Божественный храм. Я поймал извозчика и отправился в гости к генералу, который проживал недалеко от Бердова моста у речки Пряжки. При мне была орденская печать с эмблемой дикого камня, которую я собирался предъявить ему в доказательство моих слов. У парадного входа меня встретил лакей в ливрее, поблескивая серебряными пряжками на туфлях, от чего я почувствовал себя едва ли не в восемнадцатом веке, не хватало только напудренного екатерининского парика. Бибикова дома не оказалось, зато я мило побеседовал с его любезной супругой Дорофеей Владимировной, которая угощала меня сладким, крепко заваренным чаем. Я как раз раздумывал, каким бы образом мне переговорить с Харитой, как в отделанную в русском стиле столовую вошел только что вернувшийся генерал. – Яков Андреевич! – он кивнул мне в знак приветствия. – Чем обязан? – У меня к вам одно важное дело, – ответил я, извлекая из кармана печать. Дорофея Владимировна сослалась на хозяйственные дела и оставила нас одних. Евграф Петрович внимательнейшим образом рассмотрел печать с символическим изображением. – Дикий камень, – произнес он задумчиво. – Душа человеческая, – генерал помолчал немного, а затем спросил: – Так что же, mon cher, привело вас ко мне? Какое неотложное дело? И тогда я рассказал Бибикову, чем занимаюсь. Он с пристальным вниманием выслушал мою историю и поинтересовался: – А я-то чем помочь могу? – Представьте меня гувернантке Харите, – попросил я. – Покойная Картышева, говорят, с ней близка была. – Вы считаете, что она могла быть причастна к делу? – ужаснулся генерал. Я прочел в его узких серых глазах страх за детей. Я поспешил его успокоить: – Ничего определенного я пока сказать не могу – осторожничал я. – Но, думаю, – нет. Просто Харита Никифоровна могла бы пролить свет на некоторые неясные вопросы, – это я, конечно, слегка преувеличил, на данный момент практически все вопросы оставались неясными. Евграф Петрович крикнул того же лакея из прошлого столетия, приказав ему отвести меня в детскую, где царствовала гувернантка. Стены комнаты, обитые тонкой нежно-розовой материей, в солнечном свете, льющемся из раскрытого окна, отливали золотом. Над пустым камином, временно осиротевшим до грядущей зимы, величественно красовались два семейных портрета в массивных бронзовых рамах. С одного, насупив брови, нежно-голубыми глазами смотрел пожилой господин с напудренными волосами в темно-синем поколенном кюлоте. С другого улыбалась русоволосая красавица в муаровом платье с глубоким вырезом, отделанном мехом. На низком овальном столике красного дерева стоял красивый бронзовый светил