Время. Ветер. Вода. Ида Мартин
>Я кивнула, собираясь с духом.
– Тебе удобно? – поинтересовалась она.
– Само собой, – я поправила лежащий на коленях ноут. – Это же моя кровать, мне в ней всегда удобно.
– Надеюсь, ты будешь со мной достаточно откровенна и подробно расскажешь все, что случилось.
– Да, конечно, хотя я все уже рассказывала маме.
– Мама – это мама, – Ольга Леонидовна заговорщицки подмигнула, – а я – это я. Со мной ты можешь не стесняться. Поверь, я хочу помочь. И давай заранее договоримся: если вдруг не захочешь о чем-то говорить, просто скажи об этом, и я не стану тебя мучить.
Дверь в комнату медленно приоткрылась, и мама торжественно внесла поднос со стаканами, графином с водой и большой миской фруктов.
– Это чтобы вы не умерли с голоду, – поставив поднос на тумбочку, она поцеловала меня в щеку. – Расслабься, все будет хорошо. Просто будь собой.
Я проводила ее взглядом.
– Не знаю, с чего начать, – сказала я в ответ на молчаливый вопрос в глазах Ольги Леонидовны. – С потопа? Или с самой поездки? Или лучше с голубя?
– Не нужно торопиться, – она ободряюще покивала. – Давай по порядку. С самого начала. Так, как у тебя записано. А если вдруг будет что-то непонятно, я спрошу.
– Хорошо, – я раскрыла экран. – Только это надолго.
– Без проблем. Я полностью в твоем распоряжении.
С Викой мы познакомились в середине марта, а к маю она уже исчезла из моей жизни навсегда. Все произошло очень быстро, но тот отрезок времени показался мне вечностью.
Порой я пытаюсь представить, как бы все сложилось, не встреть я ее, но это никогда толком не получается, потому что без Вики ничего бы не случилось. Совсем ничего из того, что есть сейчас. А я слишком дорожу этим, чтобы запросто вычеркнуть из своей памяти. Просто Вика была Викой, и винить ее – все равно что упрекать дождь в том, что ты промок, забыв дома зонт.
И все-таки все началось с голубя.
За окном в палисаднике ветер нещадно трепал тонкие ветви кустов, забирался за воротник торопливых прохожих, гнал густые чернильные облака. И они то сиротливо сбивались вместе безвольным табуном, то испуганно шарахались в стороны, открывая далекий бледно-розовый просвет. Чистый и манящий, как мои смутные ожидания чего-то необъяснимого.
– Вода – лучший растворитель полярных веществ. Для которых, как вы знаете, характерны высокая диэлектрическая проницаемость, повышенная температура кипения и плавления, – каждое свое слово Марина Олеговна отбивала ритмичным ударом указательного пальца о нашу парту. – Молекула растворяемого вещества окружается молекулами воды.
Батареи топили по полной, и жара в классе стояла невыносимая. Лишь благодаря приоткрытой створке окна возле учительского стола мы могли хоть как-то дышать.
Из-за этой духоты страшно хотелось спать, и, если бы не чудесное небо, мои глаза давно закрылись бы в дремотном, бессознательном забытьи, куда бодрый, но монотонный голос химички уже вряд ли смог проникнуть.
Однако Эля, перед которой то и дело мелькал коралловый маникюр Марины Олеговны, изнывала, не имея возможности даже порисовать в тетрадке. А ведь сама вечно рвалась за первую парту – репутацию зарабатывать.
Вот только с нашими репутациями давно все было ясно. Я – махровая ботаничка, она – полумахровая. Разница в том, что у нее получалось находить общий язык с нашими одноклассниками, а у меня нет. То было давнее, устоявшееся положение, с каждым годом принимающее все более резкую форму обоюдного неприятия. И чем сильнее я отгораживалась от этих типов, тем настырнее они ко мне цеплялись. Эля считала, что я сама даю повод, но объяснить, каким образом, никогда толком не могла.
– Кто помнит, что такое когезия? – Марина Олеговна выжидающе уставилась на нас с Элей.
Еще бы – ее все равно никто, кроме нас, не слушал. Кто спал, а кто довольно громко обсуждал вовсе не химические процессы.
– Это взаимное притяжение молекул, – охотно отозвалась Эля, не вставая.
Именно ради таких моментов она садилась на это место и терпела летающий палец.
– Вита? – Химичка перевела взгляд на меня.
У нее были тонкие прямые волосы и большие круглые глаза.
– Это притяжение атомов и молекул внутри одной фазы. Когезия характеризует прочность тела и его способность противостоять внешнему воздействию.
Я сама не очень понимала, где все это в моей голове хранилось, но при первом же запросе непроизвольно всплывало само собой.
– Уже лучше, – одобрила химичка, перемещаясь наконец к доске и хватаясь за мел.
– Слышь, жирная, – в наступившей тишине издевательский голос Дубенко прозвучал на редкость гнусно. – У тебя как с когезией?
Все тут же заржали, и Марина Олеговна строго обернулась. Однако действия ее взгляда хватило на пару секунд.
– Так как насчет прочности тела? – подхватил шутку Зинкевич, как только она вернулась к своей схеме на доске.
Эля