Княжья доля. Валерий Елманов
б Всеволодовичем, тогда все ясно – очередной ляп, ибо дело происходит в Рязанском княжестве. Прозвучи его подлинное, то есть Николаевич, тоже понятно, что прокол, а вот Владимирович не вписывалось никуда.
Он принялся лихорадочно припоминать, но ничего не получалось, словно память странным образом заклинило. В голове всплыл всего один Константин из рязанских, которого по приказу старшего брата Ивана Калиты подло умертвили в темнице, но тот вроде бы не подчинялся никаким Глебам и сам был главным князем на Рязани, а тут…
«Или это потом он стал главным, а пока слишком молод, – осенило его, но сразу усмехнулся, иронизируя над собой. – Какой еще князь?! Глупости все это».
Орешкин снисходительно поглядел на актера, довольно-таки неплохо игравшего роль стременного, во всяком случае достаточно убедительно, но затем вновь призадумался.
«А если все это на самом деле? Тогда-то как?» – но тут же отогнал от себя страшную мысль, которая тем не менее вернулась уже спустя минуту.
Виной тому было… его собственное тело. Точнее, полное отсутствие оного.
Нет, он не превратился в сгусток энергии или некую бесплотную субстанцию. Отнюдь нет.
Однако его личной плоти, которая по праву единственного законного собственника принадлежала Косте вот уже тридцать восемь лет, начиная с самого первого мига появления на свет божий, не существовало.
Это был железный факт, спорить о котором было просто невозможно, ибо наглядные доказательства тому начинались с самого верха и заканчивались на мизинце левой ноги, который, между прочим, был давно сломан и неудачно сросся.
Но это у него самого.
Здесь же это был мизинец как мизинец, ничем не отличающийся от своего близнеца на правой ноге.
И так куда ни глянь. Два длинных шрама на левом боку, большая родинка на правом плече – все это ему было в новинку. Зато рубец, оставшийся после удаления аппендикса, отсутствовал напрочь.
Да и с остальным не все в порядке. Руки намного мощнее и длиннее, ноги тоже покрепче, хотя и не толстые, рост прибавился сантиметров эдак на десять.
В последнем тоже невозможно было ошибиться, поскольку расстояние от пола до глаз оказалось непривычно далеким.
О новом лице судить было трудно, и Константин решил отложить этот вопрос до появления зеркала или хотя бы какой ни на есть лохани с водой.
Зато непонятно как выросшую за ночь бороду он явственно ощущал уже рукой, а скосив глаза книзу, мог убедиться, что окрас ее светло-русый, стало быть, и на голове у него, то есть у князя, в смысле, – тьфу ты, черт, совсем запутаться можно – произрастают такие же блондинистые волосы.
«Чертовщина какая-то», – думал он, тупо продолжая рассматривать себя или не себя и все так же ничегошеньки не понимая в происходящем.
Никаких мало-мальски правдоподобных предположений, хоть как-то объясняющих произошедшую с ним метаморфозу, не было. Робкие гипотезы, застенчиво возникающие в мозгу, не выдерживали даже самой скромной критики и стремительно отсекались