The Game. Игра. Алессандро Барикко
список говорит о многих вещах, но одну из них хочется здесь подчеркнуть: за двадцать лет революция укрепилась, укоренилась в повседневном существовании – в простейших жестах, в обыденной жизни, в том, как мы управляемся с нашими желаниями и страхами. При таком уровне проникновения отрицать ее наличие могут только идиоты, но и представлять ее метаморфозой, навязанной свыше некими силами зла, начинает уже казаться несколько притянутым за уши. В действительности мы осознаем, что в самых элементарных действиях нашего обыденного бытия мы прибегаем к таким движениям, физическим и ментальным, какие двадцать лет назад не принимали в новых поколениях; смысла которых не понимали, провозглашая их симптомами деградации. Что все-таки произошло? Нас завоевали? Навязали чуждую нам модель бытия?
Положительный ответ был бы некорректен. Пусть кто-то это ПРЕДЛОЖИЛ, но мы день за днем принимаем предложенное, всем нашим присутствием в мире запечатлевая решительный поворот от прошлого, благодаря которому мы приобрели образ мыслей, двадцать лет назад показавшийся нам гротескным, уродливым, варварским, теперь же, по сути, именно он позволяет нам чувствовать себя непринужденными, живыми, даже элегантными в каждодневном ходе бытия. Впечатление, будто нас завоевали, рассеялось, ныне преобладает ощущение, будто нас перенесли за пределы познанного мира, и мы начинаем осваивать такие области в нашей собственной природе, каких никогда не касались, а частично даже и не вызывали к жизни. Идея ДОБАВЛЕННОГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА начинает прокладывать себе дорогу, и мысль о том, что можно к нему приобщиться, оказалась достаточно привлекательной, чтобы пересилить изначальный страх того, что нас туда затащат силой. Так мы в конечном итоге поддались мутации, существование которой некогда в открытую отрицали; направили наш ум на то, чтобы использовать ее, вместо того чтобы бойкотировать. Замечу, что это нас заставило считать закрытие старых молочных лавок не чем иным, как неизбежным побочным ущербом. За очень короткое время у нас появились магазинчики, являющиеся цитатами старых молочных лавок: таков наш способ расставаться с прошлым, присваивая его, вводя в обмен веществ.
Скажите еще, что мы не гениальны.
Стало быть, мы сожгли свои корабли и исправили ошибки. Теперь мы знаем, что переживаем революцию, и готовы поверить, что она явилась плодом коллективного творчества – даже скорее коллективного СТРЕМЛЕНИЯ К ВОЗДАЯНИЮ, – а не приключившаяся нежданно-негаданно дегенерация системы или дьявольский план какого-нибудь гения зла. Мы проживаем будущее, которое вырвали у прошлого, которое нам причитается и которое мы отчаянно хотели. Этот новый мир – наш, и эта революция – тоже.
Хорошо.
Теперь следует сосредоточиться на проблеме куда менее занимательной: ЭТОТ МИР МЫ НЕ В СОСТОЯНИИ ОБЪЯСНИТЬ, И МЫ НЕ ЗНАЕМ В ТОЧНОСТИ НИ ИСТОКОВ, НИ ЦЕЛЕЙ ЭТОЙ РЕВОЛЮЦИИ.
Боже правый, может, кто-то и имеет свои соображения по данному поводу. Но в целом мы очень немногое знаем о мутации, которой подвергаемся ныне. Наши жесты уже изменились и продолжают меняться с обескураживающей скоростью, но мысли, похоже, отстают, будучи не в силах поименовать то, что мы каждую секунду