Неунывающие россияне. Николай Лейкин
точно. На счет спокою первое дело, потому я иногда в забытье… особливо, когда какое ни-на-есть мудреное снадобье требуется, – сказал коновал и начал разсказывать, что он у генерала Залихваньева шесть годов главным коновалом состоял, что лечил не только один скот, но из всех окрестных деревень к нему мужики приходили. Что он одного купца даже после особорования на ноги поднял; исцелил в своей деревне старостиху, которая была испорчена и целый месяц хрюкала по-свинячьи, и даже пользовал самого исправника, страдавшего ломотой в «коренной косточке». Во время разсказа в комнату вошла прачка Василиса, старуха генеральская экс-экономка, и торговцева жена и сели поодаль. Заметив слушателей, коновал воодушевился ещё более и поведал, что ученые доктора ничего не знают, что они только морят людей, что есть, правда, один ученый доктор Пирогов, который всякую болезнь лечить может, но и тот приобрел свою ученость не в книжках, а его научил один умерший «солдатик» в Севастополе, так как солдатику этому в «отражении» бомбой все нутро вывернуло. Во время разсказа слушательницы сидели молча и только изредка вздыхали и покачивали головами. В заключение коновал прочел целую лекцию по части анатомии и патологии человеческого тела, из которой слушательницы узнали, что человеческое мясо висит на костях, пришитое жилами, что внутри у человека «требуха», сердце и печенка, которая «с сильных сердцов» может лопаться, что вся требуха опутана жилами, в которых течет кровь, что в крови часто накопляется всякая «дрянь», вследствие чего человек бывает болен и нужно «бросать» кровь, что кровь эта выходит печёнками и чтоб остановить эту кровь, нужно непременно «заговорное слово» знать.
Выпив с полдюжины чашек чаю, коновал обернул кверху дном чашку, положил на донышко огрызок сахару и, раскланявшись с хозяйкой и её жиличками, ушел к себе в коморку.
Из паспорта, отданного коновалом хозяйке, было узнано, что он бывший дворовый человек. Такое столь не высокое звание и довольно ласковая беседа за чаем всех немного поуспокоили. В комнате хозяйки, однако, еще долго шептались о нём и ночь была проведена не совсем спокойно. Правда, сама хозяйка спала крепко, но благодаря чайной чашке водки, выпитой перед сном; экс-экономке же грезилось, что её кто-то хватил за пятки; а торговцева жена поутру всем и каждому разсказывала, что её всю ночь кто-то душил и на своём лице она даже чувствовала прикосновение какой-то шерсти.
На утро коновал проснулся рано – было воскресенье. Надев на себя кафтан и опоясавшись ременным поясом, на котором висели эмблемы его ремесла – в виде сумки, ланцетов с доброе долото и различных шил, он вышел на двор. На дворе извозчики мыли лошадей и экипажи. Завидя коновала, они поснимали шапки. Появление его на их дворе было уже передано им, с мельчайшими подробностями их артельной «маткой», то есть стряпухой. Коновал приблизился к ним, пощурил на лошадей свой единственный глаз, и, выбрав лошадку покрасивее, подошел к ней, с видом знатока, ударил её ладонью под пах и спросил «по чем дана?».
– Да не купленная, из доморостков, отвечал извозчик.
– Лошаденка