Из ада в вечность. Александр Стефанович Идоленков
напрягало и настораживало – звало постоянно думать своим умом, как выполнить приказ и сохранить людей. Но это не получалось – люди, мои пулемётчики, геройски умирали, сжав зубы. Меня самого легко ранило в левую руку. Сделав перевязку, я остался в строю, хотя имел право покинуть его на законных основаниях. Мы не покинули занимаемых рубежей, но враг пока не решался наступать, что его сдерживало, оставалось непонятным.
Звуки разрывов стали постепенно ослабевать, удаляясь вглубь обороны.
– Кто живой? – спросил я, поднимая голову.
Земля ссыпалась с моей каски на спину. Мы сидели в разрушенном окопе, засыпанные землёй по пояс, сброшенной на нас разрывами мин и снарядом, и чудом все здоровые, не получив ни одной царапины. Никакого перекрытия над нами уже не было, его сдуло, как поветь с сарая, и разметало по брёвнышку рядом с траншеей.
Раненый сержант Кротов сидел возле рядового Еркина, прикрытый кем-то плащ-палаткой, прислонившись спиной к стенке окопа. Я с большим трудом выкарабкался из-под земляного завала и на четвереньках подполз к раненому. Он тяжело дышал и что-то несвязно бормотал. Из-за грохота разрывов трудно понять, что он хочет сказать, тем более полученное им ранение в щёку затрудняло членораздельность его речи. Я приблизился к его лицу и спросил:
– Как ты себя чувствуешь, товарищ Кротов?
Он ничего не сказал мне в ответ. Только по прошествии паузы сквозь стиснутые зубы промычал:
– Пить…
Вода у нас была на исходе. Я снял с ремня свою фляжку и встряхнул ею – на дне оставалось несколько глотков этой живительной влаги, которой должно хватить ему утолить жажду. Не медля ни секунды, я открутил пробку и влил всю воду без остатка ему в рот.
Вслед за тем как вторично наложил слой бинта с ватой на набухшую кровью повязку на ране Кротова, я ещё раз крикнул:
– Есть кто живой?
Первым отозвался Сердюков. Он выпрямился, ссыпая с себя слой земли, протирая глаза и отплёвываясь, проговорил:
– Голова гудит, ничего не слышу – явная контузия. А так вроде живой, рвусь в бой, товарищ командир.
– Товарищ сержант, будете моим помощником вместо погибшего старшего сержанта Комочкина, – отдавая распоряжение, я почувствовал какую-то отрешённую уверенность в своих силах в этот критический момент, чувствуя гибельное положение, вроде «умирать так с музыкой».
– Слушаюсь, товарищ командир, выполнять обязанности помощника командира взвода! – весело отозвался сержант, нутром почувствовав моё настроение.
– Уточните, сколько осталось людей и вооружения в каждом расчёте, и доложите мне, – с ходу дал ему поручение.
Разрывы то и дело с определённой методичностью переносились из глубины нашей обороны к нам и обратным путём удалялись вглубь, оставляя нас на некоторое время в покое, будто предлагали подумать о дальнейшей судьбе.
Мы вели