Фельдмаршал в бубенцах. Нина Ягольницер
углами, он пах пыльной, разогретой солнцем зеленью рощ и отдаленной свежестью реки.
– Мы милях в семи от Тревизо, – донесся до Пеппо голос Годелота, – слева поле под паром, справа пшеница, а дальше дорога ведет к реке, там рыбацкая деревушка неподалеку.
Пресвятая Дева, семь миль… Винченцо счел его мертвым и попросту вывез за городские стены, чтоб скрыть гибель рабочего. Неведомая местность и жалкие гроши в карманах изорванной одежды…
И тут тетивщик с беспощадной отчетливостью представил, какой жалкое зрелище он являет собой сейчас, окровавленный, грязный, с перекошенным от боли и ужаса лицом и невыносимо, непререкаемо слепой. Ни знакомых улиц, ни привычных дорог, ни узнаваемых издали звуков. Даже пальцы, десять верных и никогда не подводивших его глаз, сейчас ни на что не годились, ободранные плетью и все еще заходящиеся болью при каждом движении. А хуже всего было то, что чертов индюк, источающий крепкий запах спокойной уверенности, смотрел на него без тени злорадства, а даже, пожалуй, с жалостью. И именно ему Пеппо теперь невольно обязан жизнью. Господи, какая издевка…
Годелот наблюдал за мошенником со все растущим удивлением. Вот бледное лицо напряглось, и видно было, как тетивщик с собачьей чуткостью вбирает запахи и звуки, а вот исказились губы, и незрячие глаза полыхнули самой настоящей паникой. А ведь ему страшно! И эта мысль уколола кирасира уже самым простым и неподдельным сочувствием. Что и говорить, оказаться безоружным и беспомощным невесть где – незавидная участь, а не иметь даже глаз, чтоб найти дорогу – это и вовсе беда.
– Ты держись. Просто скажи, куда собираешься идти, а я помогу, меня конь у дороги дожидается.
Но лицо Пеппо передернулось:
– Я милостыни не прошу, Мак-Рорк,
– А я подаяния и не предлагаю, дуралей, просто подсобить хочу.
– Да я и так уж у тебя в долгу! – Пеппо оскалился, а голос его предательски задрожал, – если денег не хочешь – просто езжай своей дорогой. Я умею о себе позаботиться, а подохну – не твоя печаль!
Годелот
– Вот же скучища с тобой! – Годелот потерял терпение, – куда ты потащишься в таком виде? Первый же патруль скрутит, бродяга бродягой!
– Уж каков есть! Я не девица на выданье, чтоб красотой блистать.
Шотландец зарычал – упрямца и правда, стоило бросить подыхать в кустах.
– Эх, и недоглядел за тобой Сатана! Лишил глаз, а надо было язык укоротить под самое основание!
Уже договаривая в запале эту фразу, Годелот успел пожалеть о ней – как ни гадок был этот гордый до идиотизма карманный вор, намекать на его увечье было как-то не по-людски. Но Пеппо неожиданно расхохотался, сбиваясь на хриплый кашель.
– Ты не первый, кто мне это говорит, – пробормотал он и после недолгой паузы нехотя добавил, – а река далеко? Мне бы грязь смыть…
Годелот уже набрал воздуха, чтоб ответить что-то ехидное, но передумал и молча двинулся к дороге, все еще кипя злостью.
Прихрамывая