Двухголовая химера. Хелег Харт
подоспела конница его отца, на тот момент герцога дембрийского. Для острастки половину из тех, кто выжил на улицах, развешали вдоль стен города. Зачинщиков казнили долго и кроваво.
– Торговать ходил в тот день я, возвращался уже продираясь через толпу и молил Праотца, чтобы не добрались до моих. Наш фургон лежал перевёрнутый и как раз догорал, когда я подоспел. Отец лежал под ним, обгоревший до неузнаваемости. Только по культе да фамильному амулету я его и опознал. Корин, самый младший брат, лежал неподалёку, затоптанный лошадьми. Грости, средний, с перерезанным горлом висел на заборе. Я их еле нашёл, потому что трупов на улицах было по колено навалено, мать их. И каждую минуту только прибавлялось.
Гном умолк, собираясь с мыслями. Я не прерывал молчания.
– Я-то выжил только благодаря случаю… Потому что вовремя смылся, когда баронская дружина разобралась с бунтовщиками и пошла карать всех без разбору. Переждал в каком-то доме, с двумя трясущимися бабами и сворой орущих детишек. На следующий день, плохо помню как, похоронил братьев и отца. Всех троих, в одной могиле. Помню только, что амулет отцовский туда положил. И двинулся домой. Пешком…
Он снова закашлялся – сухим, надтреснутым кашлем, словно в глотке у него засел ржавый гвоздь.
– Прибыл домой только к середине зимы, матери рассказал. Она поседела за несколько ночей, пока рыдала. Через лунный цикл узнавать меня перестала. А ещё через два умерла. От горя. А потом знаешь, что? – Кир усмехнулся, но до того печально, что от смеха в его ужимке осталось только слово. – Я пошёл к Делине. Дома никого не застал – тот стоял как брошенный. Пошёл к соседям. Там-то мне и рассказали, что она выскочила замуж не далее, как осенью, и со всей семьёй уехала далеко на восток. Ничего после себя не оставила. Ни полслова на прощанье не черкнула. Словно и не было меня. Вот так-то, Эн… Вот так-то.
Кир замолк. За всё время рассказа его голос ни разу не дрогнул, из-под набрякших от усталости век не пробилось ни слезинки. Он уже давно оставил себя в прошлом. И смирился.
Ветер завыл в далёких скалах, сетуя на судьбу вечного кочевника, и тем самым бесцеремонно нарушил тишину, воцарившуюся у нашего костра.
– Давно хотел тебя спросить, почему ты стал копателем, – сказал я, глядя на гнома. – Но теперь уже и сам понял.
Ветер снова подхватил свою печальную ноту.
* * *
Рэн знал, что друзья сочли его погибшим. Он и сам не сразу поверил, что всё ещё дышит.
Падая в пропасть, он судорожно пытался ухватиться хоть за что-нибудь, но вместо этого лишь бился о проносящуюся мимо скалу. Один из ударов был настолько силён, что чуть не лишил охотника сознания. Поняв, что так ничего не получится, он сгруппировался, подгадал момент и выкинул руку с крюком в направлении стены. Железяку тотчас вырвало из руки, но дело своё она сделала: падение сильно замедлилось, и спустя всего пару секунд Рэн рухнул в сугроб.
Сверху продолжал падать снег, пытаясь похоронить пуэри заживо, но