Настоящее. Диалоги о силе, характере, надежде. Дарья Златопольская
– в первую очередь русский язык. Уже потом места и прочее. Допустим, моя малая родина Петербург сильно отличается от всей остальной России. Но вот русский язык – это по-настоящему моя родина. Это самое главное богатство. Это то, что я никогда не хотел бы обидеть, задеть, не дай Бог, предать. Это самое драгоценное, что есть у меня, и думаю, что и у нашего отечества.
Вы сказали важную вещь: Петербург – это город, который живет с внутренним обещанием величия, он так построен, он так спроектирован. Эти гигантские соборы, проспекты, дворцы… Но при этом вряд ли вы будете спорить с тем, что судьба этого города трагична. Как судьба человека, который был рожден с огромным талантом и не смог его реализовать, или очень красивой женщины, которая не смогла найти свою судьбу, родить детей. В нем есть какая-то недовоплощенность судьбы.
Недовоплощенность судьбы – это очень красиво и здорово. Хотя Петербург и родил великих детей, хотя Золотой и Серебряный века русской литературы – это Петербург. Я бы это скорее сравнил с человеком, рожденным царствовать, но отодвинутым от царствования.
Это поразительная вещь: Петербург ведь фактически много раз был приговорен к финалу своего существования. Собственно, его население сменилось после Гражданской войны, после Великой Отечественной войны. Сменилось практически полностью. Почти не осталось петербуржцев, которые могли бы сказать: «Я в третьем, в пятом поколении петербуржец». Но все вновь прибывшие и поселившиеся там, пожившие там, стали петербуржцами. Это фантастика. Это какой-то код, Genius Loci[4], я не знаю, как это определить. Он сформировал, и снова и снова формирует, продолжает формировать петербуржцев. Этот город совершенно фантастический.
Он трудный. Я там родился, вырос и прожил большую часть жизни. Я там состоялся. Но в последние десять лет, уехав из Петербурга, я впервые понимаю, что я хоть чуть-чуть здоровый человек. Я возвращаюсь домой, и через несколько дней опять появляются все эти проблемы, сложности, с которыми я с детства борюсь. Я продираюсь сквозь них, они опять возвращаются.
Это парадокс. Я не могу без Петербурга совершенно никак. Мне нужно туда возвращаться. Там я прописан, плачу налоги, все, что угодно. Это все там, в Петербурге, остается. Я делаю это специально – держу себя там. Потому что я без этого города не могу. Но физически мне жить там очень трудно.
Петербург наполнен противоречиями. Это ускользающая красота. Она вроде бы фундаментальна: гранитные набережные, Александрийский столп один чего стоит, он на своей массе стоит, этот гигантский монумент. Крепко, мощно. Нева огромная.
И в то же время климат, который разъедает эти камни, в котором мрамор не может стоять. Летом открывают скульптуры в Летнем саду, а на зиму их убирают, потому что иначе они разрушатся. Это колоссальная воля Петра, заставившего привезти из Италии мраморные статуи и поставить: «будет здесь Италия».
Это место, к которому всегда так или иначе стремились и будут стремиться. Шлиссельбург, крепость-орешек у истока Невы из Ладожского озера, переводится как «Ключ-город» а на самом деле Петербург – это
Гений места (