Мент и бомжара (сборник). Виктор Пронин
А то я уж испугался – неужели, думаю, людей перестал видеть.
– Не позволят, – сказал Зайцев, сев за руль.
– Кто?
– Люди.
– Тоже верно, – согласился бомж и поднялся. – Поехали, капитан, поехали.
Бомжара, поколебавшись, сел на заднее сиденье «газика», постеснялся сесть рядом с капитаном. Позволил тому сделать вид, что он не просто едет с бомжом, нет, он как бы его доставляет в отделение, и потому самолюбие капитанское останется в целости и сохранности.
– Садись впереди, – сказал Зайцев, обернувшись.
– Ладно, капитан, ладно. – Бомжара привычно вжался в угол и как бы даже сделался невидимым в машине, во всяком случае, с улицы никто не смог бы его увидеть.
Квартира представляла собой точно такую же картину, какую оставил Зайцев несколько дней назад, закрывая и опечатывая дверь. Форточку он оставил распахнутой, и запах убийства постепенно выветрился. И трупов, конечно, уже не было, вывезли. Вместо них на полу остались лишь контуры тел, сделанные мелом. Контуры были грубы, условны, но общее положение тел все-таки передавали.
Заперев за собой дверь, Зайцев прошел в комнату, сел в угол у окна и закурил.
– Я уже здесь бывал не один раз, – сказал Зайцев. – Вряд ли увижу что-нибудь новенькое… А ты, Ваня, походи, посмотри… Чего не бывает, вдруг озарение посетит, вдруг просветление наступит.
– Наступит, посетит, – проворчал бомж и, вернувшись в коридор, внимательно осмотрел замок. Потом уже в комнате некоторое время стоял неподвижно, рассматривая меловые контуры тел. Потом, зайдя с другой стороны круглого стола, постоял у скатерти, залитой не то подливой, не то томатной пастой, шевельнул ногой бутылку, в которой еще оставалась водка, сдвинул ботинком тарелку, исподлобья посмотрел на Зайцева. – Ни одного наследника?
– Ни единого.
– Послушай, капитан… Ты поищи здесь открытки поздравительные, телеграммы праздничные, письма… Поищи. Где-то в этих ящиках они должны быть, – бомж кивнул в сторону стенки. – А я выйду на площадку покурю.
– Кури здесь… Хозяева не возражают.
– Возражают. – Бомж исподлобья глянул на капитана. – Я чую. Угости сигареткой.
Взяв у Зайцева сигаретку, бомж заглянул на кухню, потоптался там, нашел спички и вышел на площадку. Он спустился на один пролет лестницы, сел на корточки в угол, усвоив где-то эту зэковскую привычку, и замер там с видом равнодушным и даже, кажется, сонным.
С каким-то металлическим грохотом лифт остановился на той же площадке, на которой расположился бомж. Из лифта вышел плотный мужичок с хозяйственной сумкой. Впрочем, не только сумка была у него хозяйственной, у него и взгляд, и поведение тоже были какими-то хозяйскими. Увидев бомжа, мужичок остановился, некоторое время молча его разглядывал, осуждающе разглядывал: дескать, мало того, что по двору шастают, уже в дом начали проникать.
– Ну и что? – спросил мужичок напористо. – Как дальше жить будем?
– Даже не представляю, – честно ответил бомж.
– Переживаешь, значит?
– Переживаю.
– Грустишь? –