Лев Бакст, портрет художника в образе еврея. Ольга Медведкова
о культурной роли эмансипированного еврейства. Именно культурное наследие являлось для обоих тем мостом, по которому евреи могли и должны были войти в современное общество. Благодаря такому родству Левинсон и смог стать не столько биографом, сколько историком жизни Бакста. Поняв логику этой истории, воссозданной им по рассказам Бакста, мы можем одновременно и лучше ее оценить, и правильнее ею пользоваться. Мы можем благодаря ей понять, как Бакст сам выстраивал свою историю, представлял свою судьбу. Многие указания Левинсона открывают нам доступ к другим, неизвестным до сих пор источникам.
Еще одним интереснейшим автором, писавшим, правда, не со слов Бакста, но со слов его близкого друга Вальтера Нувеля (1871–1949), является Арнольд Хаскелл (1903–1980). Он также был балетоманом и практически создателем Британского балета. В юности он работал с Дягилевым, участвовал в Русских сезонах и дружил с Нувелем. Чрезвычайно важные для нашей истории записки последнего – проясняющие несколько моментов в биографии Бакста – стали основой написанной Хаскеллом биографии Дягилева[41].
Прежде чем завершить это предисловие, мне бы хотелось обсудить еще два типа источников. Первый включает всевозможные воспоминания о Баксте, которые я буду использовать с разной степенью доверия, исходя всякий раз из таких параметров, как время их написания, публикации, степень близости мемуариста к Баксту. Несмотря на то что это не принято, я доверяю Воспоминаниям Александра Бенуа (1870–1960)[42], бывшего долгие годы одним из ближайших друзей и соратников Бакста. Ими пренебрегают по той причине, что они писались к концу жизни Бенуа, а также потому, что Бакст и Бенуа в начале 1910-х годов поссорились. Мне же эти воспоминания представляются крайне важными. Бенуа всю жизнь вел дневник, качество которого нам известно[43]. По тому, как детально прописаны Воспоминания, невозможно не предположить, что за ними стоит дневник или по меньшей мере дневниковый принцип, то есть та особая память на детали, которая свойственна пишущим дневники людям; благодаря чему этот текст, созданный главным образом после 1935 года и впервые напечатанный в Нью-Йорке в 1955 году[44], приближается к описываемым в нем событиям. В то же время Бенуа перерабатывал их под конец жизни, когда обиды уже были забыты (друзья помирились, едва Бенуа вернулся в Париж в 1923 году). Глава «Левушка Бакст»[45] в этих воспоминаниях исполнена большой нежности к другу юности. Бенуа рассказывает в ней о том, о чем не рассказывает больше никто, например о ранних замыслах Бакста. Что же касается антисемитизма Бенуа, то он не сильно отличался от общераспространенного, свойственного и другим друзьям Бакста – Гиппиус[46] или Сомову[47]. Как таковой, в своей структуре, нам этот антисемитизм интересен. Бенуа был художником с незаурядными интеллектуальными запросами и способностями. Он был рефлексирующим автором, сознательно и творчески относившимся к работе памяти, к сочетанию в этой работе того, что Гёте называл поэзией и правдой: «…я вовсе не претендую на то, чтобы эти мемуары ‹…›
Arnold Haskell, in collaboration with Walter Nouvel,
Александр Бенуа,
Александр Бенуа,
Г.Ю. Стернин, «Мои воспоминания» Александра Бенуа и русская художественная культура конца XIX – начала XX в.», в кн.: Александр Бенуа,
Глава 9 Третьей книги.
Зинаида Гиппиус,
Константин Сомов,