Гимн Красоте. Екатерина Элизабет Люмьер
себя узами брака.
Когда издевательства над ним закончились, а именно путешествие по всевозможным магазинчикам, и пришлось нести пакеты до самой комнаты, где жила с матерью Шарлотта, он счастливо решил, что теперь может позаниматься музыкой, но не тут-то было. Он не слышал музыку с самого утра, и это чуть настораживало, но потом желание музицировать словно убило на корню, когда ему принесли записку. Очередную записку с уже давно известным оттиском на сургучной печати. Эти записки приходили раз в две недели. Лаконичные, выведенные твердой рукой и не подписанные. Он поднялся на один из подвесных этажей, где к тому моменту уже никого не было, и раскрыл конверт, сломав печать. Быстро пробежав глазами по ровным строчкам, Виктор вздохнул и запустил пальцы в волосы, вновь взлохмачивая кудри.
«Вы не ответили на мое прошлое предложение. Я попытаюсь снова.
Буду ждать вас в 19:00 в ресторане напротив театра 24 марта.
С восхищением.»
Вот уже три года ему предлагали встречи, каждый раз в разных местах, в фешенебельных отелях и ресторанах, присылали деньги, которые он отправлял обратно. Деньги за ночь, за всего лишь одну ночь. Баснословные суммы по меркам того времени – он мог не работать лет десять, если бы согласился. Но никогда не соглашался по уже оговоренным объективным причинам. Он игнорировал эти записки, надеясь, что человек не пойдет против него и не заставит его встретиться с ним силой. Разве мог бедствовать тот, кто был готов заплатить за близость с Виктором пять тысяч франков, предлагал провести вечер в одном из самых дорогих и роскошных ресторанов Парижа и буквально засыпал его подарками, которые Люмьер так или иначе старался вернуть обратно, не имея ни малейшего понятия о дарителе.
Иногда он честно думал на тему того, чтобы увидеться с этим человеком и поставить вопрос ребром, чтобы его наконец-то оставили в покое. Конечно, он думал над тем, кем мог оказаться этот самый аноним, но ни одно имя и лицо не приходили в голову. Он не рассказывал никому о проявленном внимании, но при этом несколько его побаивался – человек был настойчив, но дальше подарков и приглашений пока не заходил, но никогда нельзя быть уверенным в том, что этот самый влюбленный и восхищенный не выкинет что-то из ряда вон.
Он помнил некоторое количество различных инцидентов, но дальше намеков и незамысловатых подарков дело не шло – за исключением только одного случая. Это была забавная ситуация, когда ему в подарочной коробке вручили capotes anglaises¹. Но и сам даритель оказался особенно симпатичным молодым человеком, который был младше Виктора лет на семь, миловидным и очаровательным. У него была приятная улыбка, в которой отражалось его смущение, и блеск в глазах, присущий первооткрывателям и исследователям, что вот-вот познают нечто удивительное, меняющее мир. Белоснежная рубашка, черный фрак на стройном теле и располагающий нрав