Семейная хроника. Татьяна Аксакова-Сиверс
сюртук своего однополчанина Михаила Сергеевича Олива. После этой дуэли последовал развод и Елена Павловна вышла замуж за Олива. Внешность ее запечатлена на портрете Серова, находящемся в Русском музее, но ни один вид искусства не мог увековечить ее главной черты – необычайной неестественности. Елена Павловна говорила по-русски с сильным иностранным акцентом. Когда я слышала ее англизированное «зджасте» вместо русского «здравствуйте», оно мне казалось очень странным в устах урожденной Харитоненко. Елена Павловна, несмотря на это, считалась умной и владела прекрасной коллекцией икон и фарфора. (Собрание это постоянно упоминалось искусствоведами.) Наталья Павловна, вышедшая вторым браком за князя Горчакова, казалась мне более симпатичной.
В возрасте двенадцати лет я довольно часто бывала у Харитоненко по воскресеньям, бегала по всему дому, играя в мяч с Ваней и его двоюродным братом Борисом Бакеевым, мальчиком нашего возраста с пепельными волосами, ярко-голубыми глазами и тонкими поджатыми губами. Борис был замкнут, самолюбив и, как мне казалось, тяготился своим положением бедного родственника. Он мне нравился, и его судьба, о которой я ничего не знаю, меня интересует. И Ваня, и Борис учились у Поливанова.
Несколькими годами позднее в доме Харитоненко образовалась компания молодежи, в которую я прочно вошла; для этой-то зеленой молодежи устраивались спектакли под режиссерством Москвина, пела Варя Панина, танцевала Гельцер, индийские факиры показывали умопомрачительные фокусы, на Рождество давались балы с цветами из Ниццы, а на Масленицу устраивались блины и катанья на тройках.
Харитоненко горячо откликались на все события русской жизни. В начале 1912 года капитан Седов приехал в Москву собирать средства на свою экспедицию к Северному полюсу. Павел Иванович первым подписал крупную сумму на оснащение «Святого Фоки». В честь Седова был устроен завтрак. Я сидела с входившим в нашу компанию Владимиром Долгоруковым и смеялась над его предположениями, будто благодарный Седов назовет вновь открытые земли – «Пашин нос», «Верина губа» и «Ванин перешеек».
Владимир Долгоруков, несмотря на свой юный возраст, отличался спокойствием пресыщенного жизнью сибарита. Избалованный матерью, он не считал нужным себя чем-то утруждать. Провалившись весною 1910 года на выпускных экзаменах у Поливанова, он, по совету Харитоненко, тут же отправился в их «вассальный» город Сумы[31], чтобы выдержать там испытания в более благожелательной к нему обстановке (слово «блат» в дореволюционное время употреблялось только в значении «болот», как например, в прологе к «Медному всаднику»).
Для реабилитации Владимира Долгорукова следует отметить, что в отдельных отраслях его знания значительно превосходили гимназические требования: так, он прекрасно знал французский язык, что объяснялось долголетним пребыванием в доме его воспитателя mr. Portier, человека образованного и остроумного. От времени до времени Долгоруков поражал
Сумы были благоустроены и субсидировались за счет Харитоненко. –