Порох и соль. Дмитрий Юрьевич Манасыпов
овечек? Бе-е-е, такие мягонькие милые бяшки, ни риска, ни чего другого.
Хайни прикусил губу. Ведьма права. Дает деньги и просит отработать.
– Где?
– Золотые мели.
Два дня на всех парусах оставшегося судна, "Дикого Кота". Хм…
– Почему купец пойдет там?
– Ну-у-у, малыш, подумай. Ты же не просто ешь в свою милую головку, ты же ей еще думаешь. Дед или отец точно сообразили бы быстрее…
Купец боится. Значит, шкипер неопытный и хозяин тоже. Опасаются норгов с их вытянутыми весельными "змеями" и опасаются лихих ребят Стреендама. Не понимают, что лучше было бы прийти сюда и нанять легкую флекку в попутчики. Им же хуже.
– А…
В дверь забарабанили. По-хозяйски, громко и не стесняясь. Так стучать может только…
– Откроешь? – Флоренс вопросительно изогнула смоляную бровь.
Хайни открыл, внутренне готовясь к неприятностям. Так и вышло.
Ньют зашла решительно и с вызовом. Втянула носом воздух, показушно морщясь. Да, гостья пахла смородиной и чем-то незнакомым, сейчас мешавшимся с духовитым виноградным вином. В Стреендаме предпочитали пиво, эль и бренди Хотя Ньют ничего такого не предпочитала совсем, и потому пахла только собой и утренней жидкой кашей с маслом.
Карие глаза Флоренс встретились с совершенно холодными серыми льдышками Ньют. Лучший друг и самая красивая, тут без вариантов, девчонка Стреендама лихо сдунула золотую прядь, упавшую на лицо. Поправила пояс с матросским ножом, заложила за него большие пальцы и, покачиваясь на стоптанных каблуках, зыркнула на Хайни. И, тут же, вернувшись к Флоренс и самым противным из своих голосов, заявила:
– Эт кто и чё она тут делает?!
Ох, Ньют, Ньют, как же тебе теперь все объяснить? Женщина, сколько б ей не стукнуло, хоть пятнадцать, хоть двадцать, хоть бабушкин срок, женщиной остается всегда.
Хайни вздохнул, косясь на свою лучшую подругу и на нанимательницу. И, устав быть просто Хайни, выпустил последнего Хорне Кишки-Вон:
– Чё она тут делает – расскажу. Спустись, пожалуйста, вниз, посмотри – не осталось ли чего поесть. Я сейчас, провожу нашу гостью и сразу к тебе.
Флоренс одобрительно улыбнулась.
– У меня сестренка есть, ей годиков пять ли, шесть… говорят, похожа на меня как две капли воды. Гедвигой назвали.
– И чё? – Поинтересовалась Ньют, лихо сплюнув через зубы и тут же растерев подошвой.
– Она также себя ведет, дорогуша, когда видит красного петушка на палочке, если с родителями забредает на ярмарку.
Ньют опасно прищурилась и вроде бы двинулась к двери. Охо-хох… Хорне успел. Успел оказаться рядом раньше, чем нож, изъеденный временем, но острый, хоть брейся, оказался на свободе.
– Я тебе, сучка, сейчас улыбку поперек рожи-то нарисую! – пыхтела Ньют, зажатая Хайни. – А, ну! Пусти, я сказала!
– Да отпусти ты ее, – Флоренс, судя по звуку, мягко и влажно улыбнулась, потягиваясь, – иногда котятам нужно нащелкать по носику.
– Чё ты сказала?!
Хайни вытолкал