Сновидец. Призови сокола. Мэгги Стивотер
у сотрудников местного агентства, если бы нашла нечто, требующее немедленной реакции. То есть если бы понадобилось убить кого-то. Что-то. Зета.
– Придется пойти, – сказала Фарух-Лейн Парцифалю. – Это не я придумала. Это распоряжение сверху.
Парцифаль не ответил. Он просто начал складывать белье, которое недавно принесли из прачечной.
– Я не могу уйти на несколько часов, – сказала Фарух-Лейн. Она уже запаздывала. Ночь за уродливыми серыми шторами была абсолютно черна. – Нам нельзя разлучаться надолго. Вдруг у тебя будет видение?
Он свернул два очень длинных черных носка и старательно снял с одного из них ворсинку, прежде чем положить носки на верх стопки белья. Парцифаль не снисходил до спора – он просто отказывался вставать. И что делать, тащить его силой?
Фарух-Лейн никогда не теряла терпения. В детстве она славилась невозмутимостью – и у матери, и у Натана был бешеный темперамент. Мать с гарантией теряла терпение, услышав слово «счет»; Натан мог сохранять спокойствие несколько дней и даже недель, а потом, по каким-то непостижимым причинам, мгновенно впадал в потрясающую ярость. А Фарух-Лейн невозможно было ни уязвить, ни взбесить. Она родилась человеком, который строит планы. Составляет их, хранит, перерабатывает и осуществляет. Пока в перспективе имелся план, некая система, она сохраняла спокойствие.
Парцифаль Бауэр мог оказаться последней каплей.
– Еда, – сказала Фарух-Лейн, возненавидев себя сначала за недостаток красноречия, а затем за то, что она опустилась до подкупа. – Пойдем со мной, и мы купим любую еду, какую ты хочешь.
– Все уже закрыто, – рассудительно заметил Парцифаль.
– Магазины еще открыты, – возразила она. – Можем купить темный шоколад. Семьдесят процентов какао. Даже девяносто. И воду в бутылках.
Он продолжал складывать белье, как будто ничего не слыша. Фарух-Лейн почувствовала, что у нее повышается температура. Интересно, именно это ощущал Натан, перед тем как кого-нибудь убить? Всё усиливающуюся мрачную настойчивость?
Она отогнала эту мысль.
– Можешь подождать в машине, – сказала она. – С телефоном. Напиши, если у тебя начнется видение, и я выйду.
Лока взбесил бы этот убогий компромисс, но Парцифаль, очевидно, не сознавал, на какие уступки она идет. Он аккуратно сложил залатанный на локтях свитер, придав ему идеально геометрическую форму.
Фарух-Лейн понятия не имела, как добиться от подростка послушания.
Но, к ее облегчению, Парцифаль встал. Взял несколько предметов одежды. И направился в сторону ванной.
– Что ты делаешь? – спросила она.
Он повернулся. Взгляд за крошечными очками был непостижим.
– Если я куда-то еду, мне сначала надо принять душ.
Дверь закрылась. Фарух-Лейн услышала, как из телефона полилась музыка. Два сочных женских голоса ворковали друг с другом, переживая и дрожа. Зашумела вода.
Фарух-Лейн закрыла