Его Лесничество. Степан Зозулин
бледного огня лица горожан, сбивали шаг и сопротивлялись движению.
Улица, заполненная скандирующими и улюлюкающими людьми, напоминала голодное чрево, в которое им предстояло по собственной воле вступить. А разведенная по сторонам толпа казалась раздвоенным языком, что шипел и подступался громогласным шепелявым эхом. Чтобы слизнуть заплутавших людей с тарелки апрельского дня.
Минул первый год.
И пленным предстояло узнать, как он закончится для них.
Рихтер пробирался поодаль за спинами хохотавших людей.
Первая волна страха и оцепенения спала. Женщины выскакивали из заграждения и кричали. Лица кривились, приобретая наконец живую мимику; голоса срывались и обращались птичьим криком, а потом – заливистым хохотом.
В колонну летели снежки и куски льда. Все хохотали. И больше всех – пленные. От боли и унижения по щекам текли слёзы, но они с благодарностью принимали женские выкрики. Только втягивали головы пониже в плечи.
Даже Рихтер, кажется, понял это чудовищное людское единение. Ему помогал увидеть и понять волшебный конверт, который вибрировал вслед за часто бьющимся сердцем.
Парень пробирался вперёд и видел, как мало-помалу затихает гнев. Люди вдоволь потешились. Их снова звали насущные дела.
Одни мальчишки неутомимо бежали следом. Их не уловить никаким оцеплениям и барьерам.
Мальчишки хохотали совсем по-иному. В их голосах не слышалось нутряной песни, что сходила вместе с паром с губ взрослых.
Дети швырялись кусками снега и льда, и летящие в солдат снаряды покрывали дорогу. Пленные хрустели, наступая сапогами и ботинками на лёд. Когда удавалось попасть кому-то в голову, дети еще громче хохотали и наперебой хвалили снайпера. Особый шик – сбить шапку. Задние ряды пленных напирали, – невозможно подобрать. Чёрная ткань, пока летела, распахивалась, обращаясь лыжной маской. И смеялась прорезями глаз.
Рихтер видел, как в одного и того же попали дважды подряд. Мастерски брошенный снежок сбил шапку, а прилетевший следом кусок льда ударил наискось по голове, рассекая кожу. На виске выступила кровь, а мужчина только закивал болванчиком, поощряя детишек в их правоте.
Но потихоньку и детская энергия рассеивалась. Мальчишки останавливались на тротуаре и провожали колонну взглядами. Смеялись над особенно жалкими. Не со зла, а скорее следуя инерции, накопленной в легких. Но к выдоху затухали и они; сходили со сцены вон.
Лишь несколько заполошных бежали и бежали.
Рихтер припустил следом, не зная толком, зачем.
Не мог противиться волшебному конверту и потому нагонял ребят.
– Прекратите! – кричал он.
Один из мальчишек показался знакомым. Да, они часто встречались в очереди за пайком “по утере кормильца”. Теперь обычно слезливый и тихий паренёк вдруг ощетинился и без страха глядел на здоровяка-Рихтера, который был на полторы головы выше, а телом походил на четырнадцатилетнего. Его скулы закаменели; казалось, губы сейчас приоткроются, и он зарычит на Рихтера дворовым псом.
Мои