Король. Семен Юшкевич
оплевывали, всегда били и теперь режут, я чувствую ненависть к вам. Всеми презираемый – наш народ? Я завидую, Вайц, каждому христианину, я завидую собаке христианина.
Женя. Ты сумасшедшая.
Вайц. Есть утешение, Маша. Мы, все слабые, немощные, сольемся с народом и будем страдать с ним. Мы не умеем хотеть, смешаемся с массой. Пусть и нас уничтожат.
Маша. Нет-нет. Вот я их вижу всех, жалких, оплеванных, ненавидимых… Страдать с евреями? Нет! Пусть их вырежут. Лучше пойти к христианам и сказать: умертвите нас.
Женя. Почему любить нас, если мы сами себя ненавидим?
Маша. В моей душе тоска. Посмотрите на эти комнаты. Их здесь двенадцать, и ни одной уютной, человеческой. Все грубо, пошло. Здесь обитают вампиры.
Сидят мрачно. Пауза. Входят Гросман и Этель. Гросман в сюртуке.
Этель. Ну поезжай уже. Ты и так много времени потерял.
Входит Розенов. Он среднего роста, изысканно одет, в пальто. В руке палка. Носит пенсне. Все смущены.
Вайц выходит. Женя убегает в кабинет.
Розенов (громко, вслед Жене). Женя, Женя!
Этель. Что же ты, Яков, даже здравствуйте не скажешь? (Хочет взять у него палку и шляпу.)
Розенов. Нет-нет, мама. Я зашел только на минутку.
Этель. Все-таки можно отдать шляпу и палку…
Гросман. Зачем ты пристаешь к нему? Не хочет – и не надо.
Этель (робко). Сказать правду, Яша, я этого не ожидала от тебя. Это не идет к тебе. Ты образованный человек, ты доктор…
Розенов (прерывает ее). А я от вас не ожидал таких действий.
Гросман (сердито). Каких действий?
Этель. Ну вот уже и мы виноваты. Я так и знала, что ты это скажешь. Яков, ты ведь меня называешь мамой. Будь со мной как с матерью. Душа ведь болит и за тебя и за нее.
Розенов. Почему же вы ей позволили остаться здесь?
Гросман. Не задавай нам вопросов, и мы тебе не будем задавать. Я не хочу ничего знать. Я выдал ее за тебя и отсчитал тридцать тысяч рублей. Я устроил такую свадьбу, которую будут помнить в городе двадцать лет. А дальше не мое дело. Вот это я хотел сказать тебе. Делайте что хотите, но меня оставьте в покое.
Этель. Дорогой Яша, помирись с ней. Она ведь молодая женщина. Выросла в нежности, все ей прислуживали. Пойди к ней…
Розенов. Но разве я поссорился с ней? Вам надо вникнуть в нашу жизнь. Женя очень странная женщина. (Расстегнул пальто. Ходит по комнате.) Я не понимаю ее. То она запиралась в своей комнате, и по целым неделям ее нельзя было выманить оттуда. Ведь это невозможно. Подумайте, жена, которую муж по неделям не видит. Я сам несколько раз собирался поговорить с вами. Иногда она начинала швырять деньгами. Что же это такое? Тесть, вы ведь знаете, что деньги не падают с неба. Ведь если бросать деньги направо и налево, как она, бывало, делает, то не только моей практики – и ваших тридцати тысяч не хватит, но можно и Блейхредера[2] разорить.
Гросман. Вот я и прав, когда говорю, что не хочу знать ваших дел.
Розенов. Войдите же в мое положение. Я тяжелым трудом зарабатываю деньги, и мой труд топчут ногами. Со мной разговаривают как с мужиком,