Один день Дениса Ивановича. Хроники конца света. Вячеслав Манягин
ни травинки, ни косточки. Мало кто не пробовал человечины. Но пищи все равно не хватало. Ослабевшие падали, и тысячи ног превращали их в чавкающую бурую грязь.
Пересечь границу «цивилизованного мира» им не дали. Выросли в небе адские грибы. После атомного пожара ветер долго гонял людской пепел по оплавленному песку. Проблема была решена.
Выжившие превратили Европу в цитадель, оградив ее УЗЗ и автоматическими постами слежения. Вслед за Европой так же поступили Израиль, США и Япония.
Десятки уцелевших в катаклизме мегаполисов по всему миру стали осажденными анклавами, спрятались за ультразвуковыми завесами, накрылись пластокерамическими куполами от радиоактивной пыли и ядовитых дождей.
На всем остальном пространстве – укрепрайоны в добывающих зонах и базы антитеррора, следящие за своевременной депопуляцией неконтролируемых элементов. Работа там адская, но и месячный кредит в три раза выше, чем в анклавах.
Впрочем, для Дениса Ивановича величина кредита была не так уж и важна. Важно, что, надев шлем, он попадал во вселенную, где рядом с его разумом светилась тьма других разумных миров, и все они как единое целое, как высшее братство, шли сквозь тернии к звездам. Только раскрой себя – и в единстве мысли вырастали пред незрячим взором невероятные, дух захватывающие, горящие холодным огнем и уходящие в бесконечность архитектурные конструкции храма мироздания.
Как единый разум они проектировали этот храм – не зная друг друга, не говоря друг другу ни слова, но, как огромный хор, подчиняясь незримому дирижеру, гениальнейшему, величайшему дирижеру, который возвышался над землей, достигая неба.
Они видели мириады человеческих кирпичиков, сложенных в бесконечную пирамиду. Она стояла на краю севера, вознося вершину выше Полярной звезды. Они понимали, что стали соучастниками в строительстве этой величайшей в истории башни. Они были воинством великого Архитектора Вселенной.
Они обожали его. Они поклонялись ему. Они ненавидели его.
IV
Чудное видение пропало, белая вспышка пронзила сознание, и Денис Иванович понял, что наступил конец его рабочей смены. Он снял шлем, и обессилено рухнул грудью на матовый стол. Шесть рабочих часов вымотали его до предела. Так плохо он не чувствовал себя и после шестимесячного запоя. Надо было отдышаться хотя бы десять минут, прежде чем он сможет покинуть эту комнату.
Плечи тихонько подергивались, руки сводило от перенапряжения. Денис Иванович положил их на гладкую поверхность стола и прижал сверху колючим подбородком. Глаза его, запавшие и обведенные синей каймой, незряче уставились на тускло поблескивающий шлем, лежащий всего в нескольких сантиметрах от его лица.
В эти десять послерабочих минут все оставляли его в покое. Даже баритон в голове почтительно умолкал. Мозг становился пустым и черным, словно его черепная коробка была набита ватой, облитой чернилами. Не было никаких чувств, кроме безмерной тоски о себе. Кровь толчками била в затылок. И этими десятью минутами