Аномальная зона. Сергей Зверев
умерших неестественной смертью...
В Переведино было дворов сорок. Деревня хрюкала, кукарекала, смердела навозом. Покосившиеся избы, собаки бросались под колеса (тупые, не понимали, что власть пожаловала); коровы, подгоняемые кнутом пастуха, торопливо освобождали проезд. По меркам Каратая, деревня образцово-показательная – здесь имелся функционирующий колодец, а на личных участках граждан среди бурьяна и крапивы просматривались кое-где цветочки. Староста – кудлатый мухомор в кожаной жилетке на голое брюхо – долго не мог воткнуть, зачем примчались столь важные люди. Вроде приезжала «сбормашина» на той неделе – выгребли, супостаты, все соленья, что остались с прошлого урожая, всю рыбу вяленую, мясо копченое, мед липовый, а Федьке Аршанцеву еще и по сусалам настучали – за непроявление должной прыти и отсутствие чутких слов в общении с благодетелями. Мы объяснили старику, что, в сущности, не голодные («Неужели?» – озадачился Хижняк), и стали объяснять все заново. Не было никого, развел руками староста, вот истинный крест на пузе – не было. Ни пеших, ни конных, ни на транспорте. Уж ему ли об этом не знать?
Староста был испуган, но не врал. Мы схватили его за шкирку и приказали вести к «сосельчанину» по имени Мухло (или все же погоняло? – страдал в непонимании Топорков). Означенный господин чуть лоб не разбил, доказывая свою непричастность. Божился, крестился, призывал в свидетели всю Божью Троицу. Выволок из подполья бутыль самогона, умолял принять в качестве замасливания (грешки, стало быть, имелись). Никакого, мол, похмелья, продукт тройной перегонки, пальчики оближешь, а если у кого-то наутро после принятия будет болеть голова, то пусть придет и лично пристрелит производителя. Потом я понял, почему он так себя вел. Видок у нас был адский – ворвались четверо всклокоченных, рассупоненных, грубо наезжают – у любого очко заиграет. Самогон мы, разумеется, приняли, обернули в промасленную ветошь, упаковали в багажник. Дают – бери. С ним и трудиться веселее. Крестьянин что-то бормотал, порывался донести до нас информацию, которая с некоторых пор не имела ценности. Этот тип перестал нас интересовать. Потеря времени. Он тоже не врал. Корович бросил заглохшую машину, но до деревни не добрался...
В порядочной панике мы бросились обратно на дорогу. Каратай – такое местечко, где всякое бывает. И не всегда оружие спасет. И Корович не вечен – как бы ни щадила его смерть. Мы доехали до «уазика», развернулись, покатили обратно. Разделились – двое пешком налево, двое направо...
Я наткнулся на Коровича, когда обследовал кусты вдоль опушки. До деревни рукой подать – клеверный лужок, и вон она, околица. Кудахтали куры, радовались жизни малые детишки, гавкала собака – было слышно, как мечется она у конуры, бренча цепью. Он брел по лесу параллельно опушке, бледный, как десять привидений. Ноги у Коровича подгибались, он хватался за каждое дерево, вырастающее на пути, повисал на нем, брел дальше. Я бросился к товарищу:
– Горе ты наше луковое, Николай Федорович, что за хрень с тобой приключилась?
Он