Волшебный камень. Николай Асанов
Рядом с ним с непокрытой головой – директор комбината; должно быть, он так и выбежал из кабинета, увидев аварию на запани. Саламатов сказал:
– Ты ко мне, Сергей? Хорошо. Дай только отчитать этого человека. Больше ста кубометров леса упустил! Это же целый тираж номера «Правды»! А к весне начнет говорить, что у него леса нет, потому и простаивают цехи. Нет, ты готовь сани летом…
Директор устало опустился на кучу бревен, достал большой шелковый платок и вытер пот, крупными каплями стекавший по лбу.
– Ну что ты говоришь? Что говоришь? У меня сплав срывается! Сто тысяч кубометров вмерзает в лед в верховьях. Я поставил на работу всех женщин. Но какие же они сплавщики? Ты же видел! В верховьях цинга, а пароходы все на перевозке военных грузов…
Саламатов передразнил его:
– Бабушка, дай воды напиться, а то я так голоден, что и переночевать негде.
Лицо его было каменным. Он не улыбнулся своей шутке. Директор вдруг съежился, сделался каким-то незначительным, почти незаметным. А Нестеров знал его за независимого человека – «высокатного», как говорят на Урале.
– Я думаю послать в верховья своего заместителя, – сказал директор. – Пусть на месте принимает меры.
– А потом обвинишь его в нераспорядительности? – спросил Саламатов. – Ишь какой хитрый! Нет, этот номер не пройдет – луза узкая. Если под суд, так уж тебя. – Директор побледнел, и Саламатов, мельком взглянув на него, добавил скучным голосом: – Ну и меня, само собой разумеется.
– Да мы-то при чем? – не выдержал директор.
– При деле. А раз дело плохо, значит, и мы никуда не годны.
Он подумал немного, глядя с горы на реку, напоминавшую своими изгибами и притоками оголенное растение, приколотое на картон гербария. Далеко на севере по берегу реки находились редкие лесозаготовительные пункты. Сейчас людям там угрожала цинга. Красногорск считался районом северного завоза, и все завозилось для населения на целый год в несколько весенних рейсов и переправлялось на север мелкосидящими пароходами. Потом река мелела, и оставались только вьючные тропы по болотам и берегам.
А когда война в прошлом году завладела пароходами, район сел на голодный паек. Саламатов вызвал старых бурлаков, которые еще в прошлом столетии водили по реке баржи чугуна с маленьких доменных печей, открытых в верховьях предприимчивыми французами, и поднимали туда купеческий хлеб. Саламатов совещался с бурлаками и лоцманами два дня. На третий бурлаки со своими дочерьми, снохами и невестками вышли на реку и начали прорубать бечевник[17], заросший деревьями. Лоцманы и водоливы из всех прибрежных сел вышли тоже на работу. И через пять дней тропа была готова. Саламатов собрал все мелкие суда, и старые бурлаки впряглись в лямку рядом с внуками. На плесах дежурили колхозники с лошадьми. Лямку привязывали к хомуту, и лошадь тащила баржу по ровному плесу. Моторные катера комбината стояли на перекатах и подхватывали караваны, когда люди и кони выбивались из сил.
Но так можно было снабдить только город. А верховья?
Бечевник – тропа, по которой идут бурлаки.