Цхинвали в огне. Сергей Стукало
что за метафорой "на голове зашевелились волосы" – стоит вполне конкретная физиология. Майору действительно стало страшно. Захотелось вырваться из кольца окруживших его женщин и бежать куда угодно, лишь бы подальше от этого места.
– Сынок, вы уж, пожалуйста, больше не уезжайте... – снова вступила седая осетинка. – Уж очень много грузины мужчин перебили... У многих семей защитников не осталось, одни дети… А то оставайся здесь жить? Женись, хозяйство и детей заведёшь – теперь много девушек без женихов осталось. Без мужчин, без новых детей – сгинем, и некому за нас отомстить будет...
Она наклонилась к прильнувшей к ногам офицера женщине, взяла за плечи и несколько раз ей что-то сказала. Тихо, на ухо. Легко подняв, успокаивающе обняла…
– А у неё кого? – спросил майор.
– Всех…
Сан Саныч невольно поёжился.
У седой осетинки взгляд остался твёрдым и спокойным. Немного помедлив, она пояснила:
– Близких – всех. Она сама из русских, сирота. В грузинской семье воспитывалась, потом за осетина замуж вышла. Двое детей у неё было. Теперь опять одна. Дальняя родня, по-мужу, конечно, осталась. Кто успел – взяли детей и за перевал, к родственникам, уехали. В Беслан. Племянники у неё – совсем маленькие. Первый через пять лет в школу пойдёт. Здесь оставаться – риска много. А там – Россия. Там спокойно, в обиду не дадут. Надо, чтобы дети в мирном городе выросли…
– Что же эти родственники и её с собой не взяли?
– Как можно? Здесь у неё родные могилы, а это и есть Родина – по-другому у человека не бывает. Да и последнее что осталось, сам понимаешь, не бросают…
Смутившийся майор поймал себя на том, что невольно любуется пожилой женщиной.
Внешностью и статью осетинка была удивительно похожа на певицу Тамару Гвердцители. Майору подумалось, что примерно так она, Гвердцители, и будет выглядеть лет через тридцать. Молодую грузинскую певицу Тамару майор обожал: она у него ассоциировалась с грузинской же царицей Тамар. Сан Санычу казалась, что легендарная царица внешне и внутренне была похожа на свою далёкую поющую тёзку. Впрочем, не только внешностью, но и тембром голоса, а более всего – аристократичной манерой держаться.
Седая осетинка буквально заворожила его плавно-неторопливой изящностью движений...
– Обувь тебе, майор, слезами залили... Ты уж извини, не обижайся…
Легко опустившись на колени, осетинка освободила копну седых волос от упряжи черной траурной шали, махнула ими по пыльным сапогам майора... Затем запрокинула голову и посмотрела ему в глаза. В её печальном взгляде, всё же проглядывали лукавые лучики… Чувствовалось, что она довольна своим жестом и её откровенно веселит смущение майора.
– Не красней, майор. Своя земля не пачкает. Как тебя звать-то?
– Александр… – окончательно смутился офицер.
– Александр… Защитник, значит… – покивала каким-то своим мыслям осетинка. Протянув Сан Санычу руки, встала. – Правда, майор, оставайся! Дом тебе найдём! Жену