Плач кающегося грешника. Покаянные молитвенные размышления на каждый день седмицы. Фикара Афонский
увлечению согрешил: он и Бога не устыдился, и родителей огорчил не по заблуждению, а сознательно, и притом, что родители наставляли его во всем добром. Не обрел места покаянию и Иуда предатель, потому что согрешил, пребывая с Самим Господом, и знал, что делал, ибо имел и опыт благодати Божией… (Мф. 26, 47-50).
Итак, чего ожидать мне, окаянному, от грехов моих, сознательно мною соделанных? И если лишь помысливший злое уже уподобляется соделавшему грех, то как же я буду давать отчет в безчисленном множестве грехопадений моих? Хам, только помысливший о позоре отца, был отвержен; единомысленники Корея, еще не предпринявшие ничего худого, были поглощены землею; также погибли огнем небесным воины, посланные взять пророка Илию (4 Цар. 1, 9-12); Саул, едва сложился в помысле к идолослужению, уже был отвержен; Ахитофел, не делавший, но лишь давший совет на зло, умер во грехе своем (2 Цар. 17, 1-23); не велик был, по нашему суждению человеческому, и проступок сыновей Аароновых, однако же они поплатились за него смертию (Лев. 10, 1-2); наконец, и Сапфира, пренебрегшая покаянием, не нашла времени для покаяния (Деян. 5,1-11). Рассматриваю дела мои и внимаю моему произволению, жду решения правды Божией и заранее признаю праведным[1] мое осуждение. Зачем я обольщаюсь напрасно своею безукоризненною внешностью? Ведь я чужд всякой действительной добродетели и всегда творю противное пред очами Самого Всевидящего Бога? Справедливо осуждены фарисеи, обличаемые Самим Спасителем, Который называет их внешность полною лицемерия и лукавства. И со мною часто случается то же самое: я недоволен, когда обличает меня совесть моя, жестокими кажутся мне ее обличения. Да, горька истина тому, кто старается укрыться от нее.
Итак, откину мою благовидную внешность – и видны будут черви мои, сниму личину раскрашенную – и увидят люди во гробе труп разлагающийся, познают цену наших деяний– и видно будет им подобие фарисейское… А если что и сокроется здесь от взоров людских, то все искусится[2] огнем на Суде, по слову Апостола. Подай мне руку помощи, Господи, подай руку на земле валяющемуся! Хотел бы я встать, да не могу: бремя греховное давит меня, злой навык удерживает меня… Вижу, что нахожусь среди мрака, среди тьмы непроглядной: я простираю руку и – будто разбитый параличом – в одно и то же время и благодушествую, и печалюсь; молюсь об освобождении и унываю от поста; доброе произволение у меня есть, но все отчего-то спотыкаюсь; люблю я выстаивать долгие службы церковные, но не забочусь о благоугождении Богу. Как я дерзну просить оставления прежних моих грехов, не оставляя прежнего образа жизни моей? Как совлеку с себя ветхого человека тлеющего, не отложив прежде прельщающих меня похотей? Увы мне! Как я вынесу обличение законопреступных дел моих и помышлений?
Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих… (Пс. 50, 1) – уста недостойные вопиют к Тебе, Владыко, сердце нечистое, душа, грехами себя осквернившая! Услыши меня ради благости Твоей, не отрини моления
Справедливым.
Будет испытано.