Самое разумное. Френсис Скотт Фицджеральд
семьсот миль, весенняя улица казалась мерзкой. Он влетел в подземку и все девяносто пять кварталов с яростью смотрел на рекламный плакат, очень живо показывавший, что у него есть лишь один шанс из пяти не остаться через десять лет без зубов. На станции «Сто тридцать седьмая улица» он прекратил изучение коммерческого искусства, вышел из подземки и снова побежал: на этот раз он тревожно и неудержимо стремился к себе домой – в одну-единственную комнату огромного мерзкого доходного дома у черта на куличках.
И в самом деле, письмо – священными чернилами на благословенной бумаге – лежало на комоде; сердце Джорджа застучало на весь город, только что никто не слушал. Он вчитывался в каждую запятую, помарку, в след от большого пальца с краю; потом безнадежно повалился на кровати.
С ним случилось несчастье, одно из тех страшных несчастий, которые сплотив и рядом обрушиваются на бедняков, коршунами кружат над бедностью. Бедняге вечно то идут ко дну, то идут по миру, то идут по дурной дорожке – а бывает, и умеют как-то удержаться, этому тоже учит бедности; но Джордж О’Келли впервые ощутил, что он беден, и очень удивился бы, если бы кто-нибудь стал отрицать исключительность его положения.
Не прошло и двух лет с тех пор, как он с отличием окончил Массачусетский технологический институт и получил место в строительной фирме на юге Теннесси. Он с детства бредил туннелями, и небоскребами, и огромными приземистыми плотинами, и высокими трехпилонными мостами, похожими на взявшихся за руки балерин – балерин ростом с дом, в пачках из тросовых стренг. Ему казалось очень романтичным изменять течение рек и очертания гор и дарить жизнь бесплодным и мертвым уголкам земли.
Он любил сталь, она виделась ему во сне и наяву – расплавленная сталь, сталь в брусках и болванках, стальные балки и сталь бесформенной податливой массой; она ждала его, как холст и краски ждут художника. Неистощимая сталь, он переплавлял ее в огне своего воображения в прекрасные строгие формы.
А теперь он за сорок долларов в неделю служит в страховой компании, повернувшись спиной к быстро ускользающей мечте. Маленькая темноволосая девушка – причина этого несчастья, этого страшного, непереносимого несчастья – живет в Теннесси и ждет, когда он вызовет ее к себе.
Через четверть часа к нему постучалась женщина, которая от себя сдавала ему комнату в квартире; она довела его до белого каления заботливым вопросом, не подать ли ему закусить, раз уж он дома. Он мотнул головой, но это вывело его из оцепенения, он встал с кровати и написал текст телеграммы:
«Огорчен письмом ты потеряла мужество как ты можешь думать разрыве глупенькая успокойся поженимся немедленно уверен проживем…»
После минутного колебания он принял отчаянное решение и дописал дрожащей рукой: «…приеду завтра шестичасовым».
Закончив, он побежал на телеграф у станции подземки. Его достояние не составляло и сотни долларов, но ведь она пишет, что «издергалась», и – ничего не поделаешь – надо ехать. Он понимал, что означает это «издергалась»: она пала духом, перспектива семейной жизни в бедности и постоянной борьбе за существование оказалась непосильной для ее любви.
Джордж О’Келли бегом вернулся в страховую контору – бег вошел у него в привычку, выражая, по-видимому, то нервное напряжение, в котором он непрерывно находился. Он сразу постучал в кабинет к управляющему.
– Мистер Чамберс, я к вам, – объявил он, не успев отдышаться.
– Я вас слушаю. – Глаза, холодные и непроницаемые, как зимние окна, глянули на него.
– Мне нужен отпуск на четыре дня.
– Вы же брали отпуск ровно две недели назад, – сказал изумленный мистер Чамберс.
– Совершенно верно, – смущенно подтвердил молодой человек, – но сейчас мне необходим еще один отпуск.
– Куда вы ездили в прошлый раз? Домой?
– Нет, я ездил… к одним знакомым в Теннесси.
– Ну а куда вам нужно сейчас?
– Сейчас мне нужно… к одним знакомым в Теннесси.
– Вам нельзя отказать в постоянстве, – сухо сказал управляющий. – Однако, насколько мне известно, вы у нас работаете не на должности коммивояжера.
– И все-таки, – в отчаянии произнес Джордж, – мне обязательно нужно туда съездить.
– Пожалуйста, – согласился мистер Чамберс, – но вам совсем не обязательно возвращаться. Так что не трудитесь.
– И не вернусь.
Джордж и сам удивился не меньше мистера Чамберса, почувствовав, что лицо у него розовеет от радости. Он был счастлив, он ликовал – впервые за эти полгода ничто его не связывает! Его глаза наполнились слезами благодарности, и он пылко схватил мистера Чамберса за руку.
– Спасибо вам, – сказал он с чувством, – я и не хочу возвращаться. Я, наверное, сошел бы с ума, если бы вы позволили мне вернуться. Но я как-то не мог сам уйти с работки и я вам очень благодарен, что вы все решили за меня.
Он великодушно махнул рукой, пояснив: «Вы должны