Книга и братство. Айрис Мердок
в окно на дерево посланий, слабых эфемерных молитв далеким и жестоким богам. Отвернулся от длинной недвижной фигуры на кровати и почувствовал, что наконец к глазам подступили слезы.
Дверь открылась и вошла Патрисия Ферфакс.
– Почему ты здесь? – спросила она. Потом, поняв нелепость своего вопроса, поинтересовалась: – Давно пришел? Я спала, не слышала.
– Недавно, – ответил Джерард, утирая глаза тыльной стороной ладони.
– Спускайся вниз. Почему без обуви? Вон твои ботинки. Обуйся. Видел его?
– Да.
Патрисия посмотрела на фигуру, покрытую саваном, повернулась и быстро пошла вниз по лестнице. Джерард, закрыв дверь, последовал за ней.
– Хочешь кофе, что-нибудь поесть?
– Да, пожалуйста.
– Полагаю, ты всю ночь был на ногах.
– Да.
Они отправились в кухню, Джерард сел к отскобленному деревянному столу, Патрисия включила электрическую плиту. Джерарда и прежде и сейчас раздражало то, как по-хозяйски она распоряжалась на кухне. Он был вынужден пригласить Пат и Гидеона пожить у себя короткое время, когда тем неожиданно отказали в аренде прежней квартиры, и теперь они вели себя здесь, словно это был их дом. Он чувствовал крайнюю усталость.
– Пат, дорогая, не суетись насчет яиц или чего другого, дай просто немного хлеба.
– Не хочешь тостов?
– Тостов? Да, нет, все равно. Ты сама что-нибудь ела?
– Не могу есть.
Джерарду стало стыдно, что он-то может.
– Расскажи, как все случилось.
– Прошлой ночью он чувствовал себя нормально.
– Он чувствовал себя нормально и днем, когда я уходил, казалось, ему лучше.
– Я дала ему лекарство, уложила поудобней и пошла спать. А в час ночи услышала, что он стонет и ворочается, так тихо, знаешь, как птица во сне… встала и пошла к нему; он не спал, но… был не в себе…
– Бредил?
– Да, такое уже бывало… но в этот раз очень… по-другому…
– По-другому… как… думаешь, он понимал!
– Он… был… испуган.
– О господи!..
Бедный, думал он, как это ужасно, как жалко его, бедный, несчастный.
– Пат, прости, что меня не было.
– Если бы ты не воспринимал эти танцы как что-то исключительно важное.
– Он мучился?
– Не думаю. Я дала ему то, что всегда. Но у него был такой напряженный взгляд, и он не мог лежать спокойно, словно тело было чужим и невыносимым.
– Напряженный взгляд. Он говорил что-нибудь внятное?
– Да, несколько раз: «Помоги мне».
– Бедный… Обо мне спрашивал?
– Нет. Говорил о дяде Бене.
Бенджамин Херншоу был «беспутным» младшим братом Мэтью Херншоу, отца Вайолет, деда Тамар.
– Он всегда любил Бена. Ты звонила Вайолет?
– Нет, конечно.
– Почему «конечно»?
– Ну не звонить же ей среди ночи? Она