Смех до слёз и… сквозь слёзы. Алексей Григорьевич Максименко
я до куреня! МамАню табейнаю пришлю на подмОгу! Дожидайси!
Отец погнал намётом скакуна вслед за скачущим к станице табунщиком, а малолЕтка (семнадцатилетний) Степан, от отчаянья стукнул кулаком по рогам бычков и со слезами воскликнул:
– У-у, ироды рогатыя! Возися тута с вами! Тама, зарас, калмыков бить быдуть, а я – здеся!
«МалолЕтка» едва не плача стоял в поле с быками, а его отец, прискакав к куреню, не слазя с лошади крикнул супруге:
– Стеша! Наскорях сюды!
– Чаво случилася, Мельян? – Выглянув из сарая, спросила Стефания.
– Да, ни чаво! Ташшы наскорях шашку да берданку! А, сама – седлай коня и бяжи до сына. Мне с товарышшами в степь надоть спяшить: у нас коней из табуна скрали!
– Да, што ты! – запричитала, Стеша, – Когда жа!
– Ну, будя тябе, будя! Яшшо не извесна на што (сколько) нашевских угнали!
Дождавшись, когда жена принесёт шашку и ружьё Бердана N2, Омельян помчался в хутор табунщиков. Из общего числа угнанных лошадей, Резон не досчитался – трёх своих: одних из лучших скакунов немецких полукровок Ганноверской породы. Каждый из скакунов достигал роста в холке – в сто шестьдесят сантиметров, и обхватом груди – до ста восьмидесяти сантиметров.
– Ну, что, зальяны (приятели)! – подсчитав точное количество угнанных лошадей, спросил хорунжий Шкаратенков, – Сляды табуна вядуть за Медведицу к калмыцкому поселению. А, посему – сдазвольтя спытать (разрешите спросить) – за пачом мы должны тярпеть таки змывательства от калмыков (почему мы должны терпеть такие издевательства от калмыков)?!
– Вяди нас, Пятро! – заорали казаки, – Будя, натярпелися – пора калмыкам задать красной юшки! (Пустить кровь из носа)
– Ну, разом так – бярём когось из басурман в полОн и дознаёмси: куды вани наших кОней умыкнули. На-конь, казаки!
Обмотав копыта коней мешковиной, казаки оседлали лошадей и поскакали к реке по следу угнанного табуна. Переплыв реку Медведицу, пластуны захватили в Меченом буераке калмыка и стали его допрашивать:
– Гутарь, зарас же, нЕхристь немытая, куды вы девали нАшавских кОней!?
– Мая мАла-мАла не понимай, о какой коняска сказала васа стлогая казака! – Запищал, пленёный калмычёнок, – Но, мая мала-мала видела, как в том сталана убегал больсая табун ласадка. Если васа казака отпустит, калмык – мая пливидёт васа табуна к самая Медведиса!
– Ну, смотри, рОжа не вмытая! – пригрозил, Григорий Рубак, – Не сполнишь обещанье – споймаем и сделаем тябе «секим башкА»!
У казаков было сомнение в честности отпущенного ими пленника, но устраивать погром калмыцкого улуса (обособленного кочевья) – не было достаточных оснований: следы копыт табуна были на обоих берегах, но табунщики не могли подтвердить, что лошадей угнали именно калмыки, а не они сами отбилась от основного табуна напуганные волками, рыскающими в степи. Поэтому преследователи