Фельдмаршал Румянцев. Виктор Петелин
начнут операции успешно, то Англия запросит мира, ведь в прошлую зиму она бесплодно потеряла четырнадцать тысяч человек и не видит возможностей восстановить эту потерю.
– А что слышно о соглашении прусского короля с Оттоманской Портой? Говорят, будто он преуспел здесь.
Румянцев встал, посмотрел на карту, испещренную условными знаками, обозначающими движения различных войск. «Как бы нам не пришлось воевать с этой Портой», – подумал он, глядя на огромные территории на юге Европы, захваченные турками.
– Король прусский и тут преуспел, его эмиссар в Константинополе, принятый там как полномочный министр, добился аудиенции у визиря и заключил на оной прелиминарныи трактат*, на ратификацию которого предоставлено четыре месяца… А сам король с корпусом в двадцать – двадцать пять тысяч отправился в Силезию и уже, как доносят, находится в Нижнем Лаузнице, послав брата Генриха снова в Саксонию. Но там уже большие силы австрийцев, да французы будут напирать с запада… Так что у прусского короля не найдется больших сил, чтобы направить в Померанию…
– Ваше сиятельство, прусский король умеет воевать, умеет свободно маневрировать своими войсками, и его корпуса возникают то тут, то там, создавая численный перевес, где это необходимо в данный момент… Он узнает о Померанской экспедиции и тотчас же пошлет подмогу Кольбергу, вот увидите, у него хорошая агентурная связь с нашей армией, кто-то докладывает ему о всех наших замыслах и передвижениях… А у меня нет полковой артиллерии, да и войск не хватает для того, чтобы успешно завершить намеченную операцию… Добавьте еще два пехотных полка…
Бутурлин вскочил с места и замахал на Румянцева руками:
– Да ты что, голубчик, с ума сошел, где ж мне их взять-то, сказал тоже, два полка… Ну ладно, ты меня совсем замучил… Завтракать пора, а ты меня терзаешь. Получишь несколько пушек, а если тебе придется туго, пошлю тебе в помощь князя Долгорукова, а во время марша прикрывать тебя будет генерал Тотлебен со своим корпусом… Пойдем завтракать, я уж давно работаю.
Делать было нечего, оставалось подчиниться приказу главнокомандующего, чтобы совсем уж его не рассердить. Странное впечатление производил Бутурлин. Ничего не изменилось в его жизни, так же добродушен, переменчив, сластолюбив, любил поесть и выпить. Так же легко отказался от всех вчерашних обещаний, как и давал их под парами винными… И ничуть не стесняется неверности своего слова, как будто так и надо. Да за это мальчишек наказывают, а ведь урон от их неверности куда меньше. К тому же и странный человек… Вчера напился так, что лакеи еле-еле дотащили его до кровати, а рано утром, как ни в чем не бывало, проснулся, славно поработал, здраво рассуждает о политике. Правда, скорее всего, высказывает чужие мысли, присланные ему от Конференции, но, что ж, о политических прожектах нельзя рассуждать, не зная фактов. И о военных операциях – тоже… Ничего ведь не знаем о Кольберге, хотя дважды уже осаждали крепость, не разведали, не знаем