Доктор Ахтин. Возвращение. Игорь Поляков
на перила поликлинического крыльца, закрыла глаза.
– Мария Давидовна, что вы молчите. Вы слышите меня. Я сказал, что Парашистай вернулся.
– Ну, в этом нет ничего удивительного, – тихо сказала Мария Давидовна, – учитывая, какое сегодня число. Двадцать шестое июля.
– Вы подъедете ко мне в управление?
– Да, конечно.
Прохладный ветер взъерошил волосы, прогнав духоту. Листья на тополе внезапно показались не настолько серыми – сквозь пыль явственно проступала сочная зелень. На парковку въехал джип с аэрографией – на красном фоне белый летящий в пространстве единорог.
Мария Давидовна неожиданно для себя улыбнулась. И, сложив телефон в сумку, быстрым шагом пошла от поликлиники.
2
Я смотрю на языки пламени. Хаотично и безумно они расцветают над чернеющим хворостом. Правильно и красиво создают мечущуюся форму, – образ оранжевого танцующего цветка над ярко-красными углями.
Маленький костер на берегу журчащего ручья в сотнях километров от человеческой цивилизации, словно в другом измерении и времени. Медленно темнеет. В лесу хорошо. Тихо и спокойно. Здесь мне так же хорошо, как и в квартире на первом этаже в пятиэтажке.
Я знаю, что одиночество – это участь того, кто идет своей дорогой. Того, кто отбился от человеческого стада и выбрал свой путь.
Я смотрю на огонь. И улыбаюсь. Это Богиня танцует для меня самый прекрасный из танцев – танец любви. Между нами около трехсот километров, но это расстояние – ничто, потому что её образ повсюду.
В шелесте осиновых листьев.
В прохладном ветерке.
В далеком стуке дятла.
В лежащей рядом со мной еловой шишке.
В языках пламени, что есть танец.
Я протягиваю руку, чтобы прикоснуться к ней. И отдергиваю руку, почувствовав боль, – страстный трепет огня не позволяет мне нарушить ритм танцующей Богини. Я это знал, но – так порой сильно желание вернуться в прошлое.
Нырнуть с головой в реку по имени Время и поплыть, преодолевая сильное течение. Выбиться из сил в этой бессмысленной борьбе, но попытаться вернуться к началу. Вопреки всему до последнего бороться с этой реальностью, чтобы снова стать самим собой.
И услышать имя, которое она еле слышно произносит.
Языки пламени слабеют. И я подбрасываю хворост. Любой любви нужна пища, так же, как для танца важны сокращения мышц.
Образ любимой слабеет в сознании, если не вспоминать её ежедневно. Картины в сознании блекнут и выцветают.
Память – эта непостоянная и коварная функция человеческого организма – может подвести именно тогда, когда считаешь, что всё прекрасно и замечательно. Это, как внезапно забытое слово, что мучительно пытаешься вспомнить и которое, кажется, вертится на языке, а сказать не можешь. Это, как нарисованная картина, которая уже давно висит на стене, и ты перестаешь замечать запечатленный красками образ. Это, как выцветшая фотография в запылившемся забытом альбоме, – осколок утраченного