Оцепенение. Камилла Гребе
с Афсанех сидим по обе стороны больничной кровати. Между нами лежит Надя, окруженная аппаратами, поддерживающими в ней жизнь. Электроника пикает и шипит. Одна ручка в гипсе, из дырочки на шее трубка протянута к аппарату искусственного дыхания.
Рядом мониторы, на которых видно пульс, температуру, уровень кислорода и давления в мозгу. Здесь столько электроники, что кажется, будто мы на борту космического корабля.
И коридора доносится шум шагов: наверное, кто-то спешит к еще одному больному ребенку.
Рядом с изголовьем, у белого столика с компьютером, сидит Ангелика, врач отделения интенсивной терапии.
Она хороший врач. Они все тут хорошие: в отделении интенсивной терапии для детей, куда нас перевели после первой недели в реанимации. Они заботятся не только о детях, но и о нас, родственниках. Приносят еду, кофе, объясняют то, что невозможно объяснить. Держат тебя за руку, утирают слезы.
Не знаю, откуда у них берутся силы.
Надю ввели в искусственную кому.
Она получила повреждения черепа, когда выпала из окна, и врачи сделали это для того, чтобы мозг мог восстановиться.
Но никто не знает, выйдет ли она из комы, и если да, то какая жизнь ее ждет.
Прошло уже три недели.
Я думал, что со временем мне станет полегче, что я смогу примириться с незнанием того, что будет дальше, но легче мне не стало. Наоборот, с каждым днем мне все больнее находиться в подвешенном состоянии.
Я выпускаю влажную теплую ручку Нади и откидываюсь на спинку стула. Смотрю на Афсанех, сидящую, опустив голову на руки.
Есть что-то символичное, почти судьбоносное в том, что мы сидим по разные стороны постели. Я не могу дотянуться до Афсанех, а она – до меня. Даже если бы мы хотели, Надя лежит между нами.
Ее несчастье встало между нами.
Дома то же самое.
Мы с Афсанех едва разговариваем, она избегает дотрагиваться до меня.
А касаюсь ли я ее?
Не знаю. Не помню.
Я столько всего не помню.
Дни проплывают мимо, как корабли в море, не задерживаясь в моем сознании. Случается, что я встаю утром, сажусь на диван в гостиной и сам не замечаю, как начинает смеркаться.
Время прекратило существование. Все, что у меня есть, это одно затянувшееся сейчас – болезненное ожидание того дня, когда Надя наконец очнется из комы или заснет навсегда.
Афсанех выпрямляется и одной рукой массирует затылок.
– Я схожу за кофе, – говорит она, не спрашивая, буду ли я.
Я молчу. Смотрю в окно, где в голубом небе светит солнце, а ветерок шелестит зеленой листвой.
Ангелика смотрит на меня из-за компьютера.
– Тебе что-нибудь принести? Я собиралась в кухню.
– Нет, спасибо, ничего не нужно.
Я больше не чувствую голода. Хотя всегда любил поесть. С самого детства был толстяком, а за последние недели похудел килограмм на десять.
Самый эффективный метод похудения – жизнь со смертельно больным ребенком.
Достаточно утратить бдительность лишь на мгновение, и ребенок выпадет из окна, выбежит на дорогу или свалится в воду с плотика.
Жизнь