Вестники времен. Андрей Мартьянов
вполне нормально: у него есть любимая и интересная работа, за которую (немаловажная, кстати, деталь) хорошо платят, есть свой дом, родители, начальство, наконец, ценит… Так подумать – все, необходимое человеку для спокойной жизни, в наличии, и нет поводов убиваться неизвестно почему. Но вот тут-то и появлялись сложности, по мнению Гунтера, напрочь неразрешимые. Даже если позабыть о состоянии дел в стране
А, черт побери, разве не все в порядке? Люди хорошо живут, никто не голодает, как десять лет назад, твердая экономика, победоносная война, опять же…
то все одно окружающее предстает в самом черном свете. Уныние, безусловно, грех – стоит ли забывать об этом доброму католику? – но как не впасть в уныние, когда жизнь откровенно не удалась?
Да, служба, дом, деньги, наконец, есть и с избытком! Только каким дерьмом все это кажется, когда отсутствует душевный покой, когда вокруг нет ни одного человека, которому можно просто исповедоваться во всем, просто искренне поговорить, когда нет близкой души? Когда нет вообще никого, в ком можно быть уверенным до конца?!
У Гунтера никогда не было друзей и он никогда никого не любил. Приятелей, подружек – пруд пруди. Настоящих друзей не было, да теперь, наверное, и не будет уже. Гунтер окончательно потерял веру в людей. Несколько раз, считая, что он нашел друга, Гунтер открывал этому человеку все закоулки и тайники своей души, но всякий раз оказывалось, что никому нет до него никакого дела. Им либо просто пользовались, а потом отбрасывали, когда надобность в совместной работе или услугах отпадала, либо прямо говорили: «Прости, но у меня свои проблемы, и они прежде всего…» Ожегшись несколько раз, Гунтер понял: люди злы, себялюбивы и жадны. Все до единого. Особенно женщины – не зря некогда считали, будто женщина исчадие сатаны и первопричина греха.
Словом, Гунтер изводил себя напрасно. Именно многочисленное наслоение дурных впечатлений (хорошие почему-то быстро забывались…), переживания из-за своих, в принципе-то совсем несущественных и мелких неудач, да общее состояние дел в окружавшем его мире и вызвали первый в жизни запой. За несколько дней начала отпуска Гунтер выпил, как потом было из интереса подсчитано, два с половиной ведра бренди и коньяку.
До белой горячки, слава Богу, дело не дошло, молодой организм успешно сопротивлялся вливаемому в него огромному количеству спиртного, но, когда Вальтер фон Райхерт на четвертое утро вошел в комнату сына с решительным намерением положить конец творящемуся безобразию, то с трудом узнал любимого отпрыска. Доблестный офицер германской армии возлежал на кровати, окруженный пустыми бутылками, бессмысленно пялился в потолок и вполголоса напевал: «Deutshland, Deutshland uberalles». Не брился Гунтер с самого приезда и теперь зарос рыжей щетиной, глаза были обведены коричневатыми кругами, а голос изрядно охрип.
– Ну, рассказывай, – Вальтер фон Райхерт уселся на край кровати, и, достав сигары, предложил одну дорогому чаду, а другую взял сам. – Говори все, до конца. Я слушаю.
Гунтер