Круги по воде. Записки провинциала. Иванн Черняев
очень хорошие и по-настоящему лиричные, но она смотрелась на фоне Икрина бледненько. Теперь-то я понимаю, что зная свой напор и драйв, Андрей Икрин обязан был первым предоставить слово девушкам, и тогда градация по нарастающей прошла бы зрелищней. После Виктории заметнее выступила Ирина Груздева, я помню, её светло-каштановые волосы были заколоты в короткий хвостик, она была вся какая-то светлая и лучистая, читала довольно громко и ясно, особенно запомнился её «Дверной звонок». А когда Ирина сбилась на очередном стихотворении, и так и не смогла продолжить, и в результате она прочитала что-то другое, меня снова охватил приступ пейрафобии, хотя на сцене был не я…
А спустя полгода, когда мы с Леной уже поженились, я уговорил моего приятеля Рому Гвоздкова представить меня горловской журналистке из «Вечерней Горловки», поэту Ирине Шевченко, которая, как позже оказалось, была его тёткой. Это был зимний вечер, когда снег лежал повсюду, и уже зажигались фонари. Мы пришли, когда редакция была уже опустевшей. Ирина Леонидовна встретила нас и благосклонно приняла из моих рук пяток стихотворений, отпечатанных на пишущей машинке. Первый вопрос, который мне задала Шевченко после ознакомления с моими опусами, был такой:
– Какое у вас образование?
– Неоконченное среднее, ой, вернее неполное.
– В том-то и дело, – сказала Ирина Леонидовна, – что неоконченное, это чувствуется по вашим стихам, по оборотам речи. Литератор должен быть образованным. Вы не думали о том, чтобы продолжить образование?
Далее, разложив мои стихи на столе, она стала указывать мне текстологические погрешности, сбои и нарушения правил речи. Оказывается, считая себя «поэтом», я не знал даже самых простых правил стихосложения, поэтических «азбучных» истин. И она начала рисовать передо мною ритмический рисунок на примере стихов Лермонтова, а потом продемонстрировала схему моих «стихов», ударный-безударный, ямб-хорей. Но потом вдруг, улыбнувшись, сказала:
– Тем не менее, поэзия здесь есть. Работайте. Если хотите, можете попробовать себя и в публицистике, напишите о том, что вас волнует, и приносите мне.
А потом Шевченко добавила, мол, есть у нас в городе такая молодёжная студия «Пилигрим», к ним бы вам походить, повариться с ними в одном котле…
Домой я вернулся в таком унылом виде, что моя молодая супруга испугалась. Наверное, на мне, действительно, была такая грустная физиономия, которую сейчас бы назвали «печалька». Я передал всё, что мне рассказала Ирина Леонидовна. Лена меня успокоила, мол, ритм и размер я тебя научу просчитывать, всё объясню, мы это учили, и, просмотрев за пару дней мои стихи, она обнаружила, что большая часть моих работ была написана именно с природным чувством ритма и размера. А по поводу образования мой тесть сказал: «Тебе нужно возвращаться в вечернюю школу».
Разбитый и низложенный, я не всё сделал, как