МЖ. Роман-жизнь от первого лица. Алексей Колышевский
рос протест против Диминых убеждений. И вот однажды, во время нашей традиционной прогулки по вечерней Москве, где-то возле Политехнического музея я не выдержал и высказал Диме все то, что копилось во мне так долго. Я обвинил его в лжепророчестве и лжемессианстве, насмеялся над его аскетизмом среди окружавшей его роскоши, поставил его перед некоторыми, как мне казалось, доказывающими его неправоту фактами и почувствовал, как возле нас что-то лопнуло с оглушительным звуком. Взглянув в глаза Димы, я вдруг понял, что совершил, наверное, первую непоправимую ошибку в жизни: я потерял Диму навсегда. Без него было хуже, чем с ним. Его глаза выражали какую-то неподдельную скорбь, которую я с присущим мне цинизмом расценил как «театр одного актера». Он наклонил голову, вздохнул и, тихо проговорив: «Опять я ошибся», – ушел из моей жизни. Нет! Мы, разумеется, здоровались, о чем-то говорили, даже шутили. Но что-то, что мне потом так хотелось вернуть, ушло навсегда.
Мы сидели с Маргаритой в «Галерее» – дешевенькой, но милой кофейне на Лубянке. Она пила «Martini», а я сидел напротив, подперев руками подбородок, и слушал ее рассказ о страшной Диминой смерти. Маргарита и здесь оказалась верна себе. Вынеся свой комплекс старой девы на первый план, она поведала мне, что, после того как она дважды отказала Диме стать его женой, тот женился с горя на «какой-то бурятке» и уехал из Москвы «куда-то в сибирскую глушь». Там Димин папа, ушедший к тому времени из администрации Ельцина и возглавивший то ли банк, то ли еще что-то подобное, выстроил молодым большой красивый дом. Настоящее шале среди дивной прибайкальской природы. Однажды бурятка уехала куда-то по делам. Дима остался один, а в дом залезли грабители-наркоманы. Они страшно избили Диму и кинули его в подвал, где он несколько часов пролежал на бетонном полу. Бурятка, обнаружив его, немедленно позвонила папе в Москву. Тот примчался на заказном самолете спустя несколько часов. Диму решено было везти тем же чартером опять же в Москву, но перелета он не перенес. Произошло все это в 2003 году.
От осознания того, что все эти годы, вспоминая Диму, я злобствовал и негодовал, порицал его, а его уже не было здесь, я заплакал. Искренне и без сил остановиться. Я вдруг понял, как много я потерял и как много я испортил тогда, у Политехнического музея. Иногда, когда мне бывает особенно грустно, когда я выезжаю по утрам в городскую суету, то, поднимая глаза и смотря в свинцовое московское небо, я вижу на нем лицо Димы. Он смотрит на меня так же, как посмотрел тогда, у музея, и я машу ему рукой, а он кивает мне в ответ.
Кач
Итак, Дима отпал сам собой. К тому времени сцена у Политехнического музея уже случилась, и конструктивизма, в случае подобного звонка, ожидать не приходилось. Оставался Кач. Ему я и набрал.
Кач – это прозвище, которое дал ему другой забавный персонаж. По имени Саша Кайданский, а по кличке Рязве. Если поменять слоги местами, то получается буквально Зверя, ну или Зверь, так он сам себя называл. Как показали впоследствии некоторые достаточно суровые события, звери