Джинн из подземки. Людмила Горбенко
задарма.
– Гм-гм! Пода-а-айте сирым и умом убогим! – гаркнул брат, преграждая девушке дорогу своим ящиком и провожая кислым кивком брошенную монетку. Сентаво? Не густо.
– Не скупись, сестра! – Ударив в спину спасающуюся почти что бегством панночку, голос монаха раскатисто полетел над площадью: – Не ровен час, и ты в наших стенах окажешься! Как говорят: от тюрьмы, сумы и умственных скорбей не зарекайся!
Скрипнув зубами и покраснев, панночка вернулась и начала растерянно рыться в шелковом вышитом ридикюле. Брат Нилс про себя хмыкнул: разоделась как на бал, а в сумочке небось ветер гуляет. Хотя нет, выкопала пятисентавник, уже лучше.
– Спасибо, сестра! Да минет тебя горькая чаша слабоумия!
Недобро зыркнув на монаха, красотка поспешила удалиться. Нилс улыбнулся и тряханул ящиком, прислушиваясь к приятному звону монет. Отросшая русая челка взметнулась вверх и резко хлестнула монаха по виску, прикрыв цир-тонуру – поднялся ветер.
Цир-тонура – узкая выбритая полоска от лба до затылка– за лето успела загореть до коричневого цвета. В последний день осени поперек первой бритой полосы появится вторая – знак повышения и признания заслуг. Волонтер станет перед выбором: уйти в монахи до конца дней либо получить от города символическую награду за безупречный труд, вполне реальную бесплатную лошадь в пожизненное пользование и вернуться домой, что называется, «на коне».
Собирать пожертвования брат Нилс умел, но не слишком любил. Приют был идеальным местом, чтобы переждать плохие времена, но представить себе счастливую жизнь внутри его стен было сложно. Хотелось иметь право задрать в трактире ноги на стол и шлепнуть по заду подавальщицу. Выйти в летнюю жару не в тяжелой рясе, а в тонкой рубахе. Напиться в гостях свежесваренной сливовицы до красных крокодилов и быть выкинутым за порог. Упасть в кусты и спеть во все горло. Одним словом, хотелось прежней свободы.
И к этой свободе Нилс был уже полностью готов.
Дорожная сумка с подбитым кожей дном, висящая на крючке в его скромной келье, содержала все необходимое для суточного путешествия от Тора до родных Верхних Кожемяк. Она ждала того счастливого момента, когда хозяин забросит ее на плечо и в последний раз оглянется на приютское здание.
За год ежедневного стояния на площади Нилс отточил мастерство, регулярно снабжая деньгами приют и не забывая себя. Все пожертвования мельче десятинки паунда беспрепятственно ныряли в прорезь ящичка под аккомпанемент звона и благодарственной молитвы, скороговоркой проговариваемой братом, умудряющимся одновременно ловить монеты и благословлять щедрого дарителя. Стоило же прохожему раздобриться на денежку достоинством больше, как сложенные щепотью пальцы брата Нилса ловко перехватывали дар на полпути к щели и незаметно отправляли в рукав. Ящик вздергивался, деньги звенели, а молитва звучала до тех пор, пока красный от похвалы жертвователь не исчезал за поворотом.
«Хлебушек», которым,