Плохие девочки. Татьяна Веденская
формировались ее предпочтения. Один пункт всегда был неизменен – мужчины с каким-нибудь именем. Остальные два варьировались.
– Три вещи, – согласилась Бася. – Мужчин по имени Сергей, правильно сложенные футболки, и когда ты ничего не печешь.
– Это уж слишком!
– Не надо бы тебе ничего печь. На людях твои пироги испытывать просто опасно, – перебила меня она.
– Знаешь что, Бася, говори, что случилось, или я вешаю трубку, – обиделась я. Вот так всегда, стараешься, стараешься, а тебе в душу плюют. Все же пекут – и ничего, кушают и нахваливают. А между прочим, тоже, бывает, что подгорает или не получается.
– Ладно, не злись. Хочешь – пеки. Меня ничем не возьмешь, у меня на съемках иногда таким кормят – любой здоровый человек просто сдохнет. Однажды снимали эпизод за праздничным столом. Помню, снимали часов пять. Вся еда под софитами протухла, особенно курица или какая-то еще тварь в центре стола. Крылатая. Воняла, как сволочь. А актерам надо было изображать восторг и жрать ее, тухлую. Нас тошнило даже от одного взгляда на них.
– Так будешь говорить или нет? – нахмурилась я. Долго – тоже плохо. Можно и весь запал потерять.
– Сухих увела мужа у знаешь кого? – наконец разродилась Бася.
– Сухих? – вытаращилась я. – Анька Сухих? Наша Анька?
– Ну, я не знаю, насколько она теперь наша, – фыркнула Бася.
– Что ты имеешь в виду?
– А то! Она у Карасика мужа увела. У Карасика! – повторила Бася, чтобы я уже не сомневалась. Но я так и застыла с открытым ртом около кастрюли с подгорающей (естественно) овсянкой. С открытым ртом, с открытой кастрюлей и с широко открытыми глазами. То, что я слышала, было просто каким-то бредом собачьим.
– Не может быть, – ахнула я. – Ты перепутала. Может, она своего политика все-таки увела у жены? Может… Ты вообще откуда это все взяла? Стас и Карасик – прекрасная пара. Что ты выдумываешь?!
– Я? Я выдумываю? Да что ты такое говоришь, я же чистую правду, – забурлила Бася со всей яростью возмущенной души. – Да я своими глазами видела! Ты дослушай, что случилось…
– Что? Что ты могла своими глазами увидеть? У тебя же близорукость, минус три или минус четыре? Сколько? – Я почти кричала, меня переполняли эмоции. Карасик, мой Карасик, моя любимая, лучшая подруга, с которой я дружила с самого детства, дружила дольше, чем себя помню, с которой я сидела за одной партой все десять лет. Сашка Карасик, которая столько раз утирала мои слезы и склеивала мое в очередной раз использованное и поврежденное в процессе эксплуатации сердце. Да не может этого просто быть!
– Ты хочешь дослушать?
– Нет! – крикнула я. И бросила трубку. Хотя это, надо сказать, было глупо. Зачем надо отключать себя от первоисточника, если потом все равно придется все услышать из вторых уст. Потому что я, естественно, тут же перезвонила Марлене. Ей я могла бы еще хоть как-то поверить. Хотя… Стас и Карасик! Это же глупость какая-то. У них сын же! Она его так любит. Все терпит от него. Он же выпивает. Он же вообще-то