Женщина мира. Владимир Евгеньевич Псарев
is>Когда-то давно, когда я еще постоянно жил в маленьком зауральском городке, уродливо заснеженном зимой и невыносимо пыльном летом, я мечтал стать значимым человеком. Видимо, комплекс лимиты. Речь не о славе, а о востребованности, и не о признании, а о ценности. Любовь прорастала через меня, но не находила себя в других. Я чувствовал внутри целый мир, но не знал, кому его подарить. Копил воспоминания, менял окружение и сам себя утешал: «Потом книгу напишешь». И видимо, настало время высказаться.
Год назад, сидя за рулём стареньких «Жигулей» возле маленькой заправки, на вопрос подруги о том, почему я решился на это, я не смог ответить внятно. Побоялся. Потому что всё это изначально было ради неё. Ради той, на которую я смотрел, как на застывший монумент, памятник всем любимым и любящим, хотя сама она была простой и понятной, как женщина «бунинских» повестей. Всё это было ради женщины моего мира, которая моей никогда не была, как бы мне этого ни хотелось. Да я, честно, серьезно и не претендовал на её сердце. Видел – разные нам судьбы уготованы, хоть и похожи мы. А коль разные – всё пусто, даже любовь, которой она ко мне не испытывала. Сейчас об этом странно говорить, но в те моменты только рядом с ней я чувствовал себя свободным. Не живым – свободным. Казалось, что всё стоит на своих местах. Кроме одного – нам никогда не поставить штампы в паспорта, никогда не носить парные кольца и не воспитывать общих детей. Никогда. Страшное слово. Почти смертельное, особенно для молодого человека, который еще по-детски пытается завладеть всем, что ему нравится. Это с годами приходит умиротворение и осознание того, что счастье – в малом, оно есть всегда и везде, но, как и всё в этом мире, умрёт. Многие подумают: «Да я и молодой это знаю». Знать мало, и даже понимать – мало. Простота и непритязательность должны идти от сердца. Они должны стать стилем жизни.
Долгое время я жил безответственно, веря в бесконечность времён. Правда ли это – нам не открыто, но даже если это и так, время каждого из нас ограничено. Мы являемся переходной стадией между предыдущими поколениями и поколениями грядущими. Да, со своими радостями и горестями, со своей неповторимой судьбой, но люди недолговечны, как и дела сердечные.
Далее пришло осознание и осязание чего-то большего, чем я сам. Мне казалось, что причина этих изменений – возраст. Я ошибался. Сюда привели меня люди. В том числе люди, ставшие прообразами некоторых персонажей этой книги. Одна из самых важных женщин моей юности – Анастасия Сикорская. Благодаря ей стало возможно многое: этот роман, путешествия, созерцание и расширение горизонтов. Она – моя сестра не по крови, но по духу. Второй важный человек, запечатлённый на этих страницах под своим именем – её верная подруга Анна Белова, одна из самых светлых и трогательных девушек, мне встречавшихся. В благодарность за сыгранные роли их портреты навечно останутся среди этих строк. И именно их вы можете увидеть на обложке. Настя – в отражении осколка зеркала, который держит Аня.
Всё это ради той девушки, которая раз за разом находила воплощение в разных телах и душах. Всё это – реквием по юности. Реквием по всем, кто не сможет его прочесть. Это – манифест любви и свободы, наполненных чем-то большим, чем просто страсть. Это в назидание молодым и на память зрелым.
Писатель должен жить на бумаге. Здесь его место. Писать абстрактно у меня не хватает таланта. Но ничего более душевного, личного, и в то же время близкого каждому, я уже не напишу. Это моя исповедь перед самим собой и перед теми, кого я люблю.
21 июля 2019 года
Пролог. Я тебя вспомнил.
1.
«…Что первым вам вспоминается из детства?
Наиболее ярко мне оно мерещилось накануне свадьбы. Почему – не знаю. Видимо от того, что приходилось с ним безвозвратно прощаться. Враньём оказалось то, что говорили, будто когда в твоей жизни появляются семья, а потом и дети, ты сам начинаешь ощущать этот вкус младенчества и переживаешь со своим чадом его еще раз. Словно ребёнок в тебе, не взрослея, становится старым. На деле это редкость, исключение из правил. Если бы это было действительно так, родители относились бы к нам с большим пониманием. Появляется ответственность. Да, часто удушающая тех, в чей адрес направлена. Но всё же. Где есть ответственность – там нет места детству. А если оно остается – твоя безответственность разрушит твою взрослую жизнь.
Вспомнились мне наши игры и старый хромой пёс, которого с возрастом я стал понимать. Он не раз меня драл, и не всегда за дело, но я каждый раз к нему тянулся. Мама спрашивала меня, как можно любить того, кто тебя калечит. Я вырос. И правда, мама, как? Но мы любим.
Вспомнились заброшенные колодцы за территорией нашего двора и высокое разломанное бетонное крыльцо, в которое я уронил свой мяч, купленный за астрономическую для ребёнка сумму. Я ненавидел это крыльцо, а в юности оно стало местом наших дружеских попоек, искупив тем самым свою вину. Оно видело столько, что стало каким-то родным. И в глубине своей до сих пор хранит тот мяч, за годы скукожившийся и выцветший. Но о мяче ли я?…»
2.
Зеркало отражало чью-то тёмную мужскую фигуру. Она сидела сгорбившись. Лицо было опущено