Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли. Сергей Синякин
со двора. От соседних домов на него смотрели матроны, некоторые с веселым ехидством здоровались, Птолемей Прист отвечал на приветствия, испытывая в душе некоторое смущение. Громыхая доспехами, он шел по протоптанным в грязи извилистым тропинкам, а следом уже рождались свежие деревенские сплетни, в которых домыслов было ничуть не меньше, чем происходившего на самом деле.
Соседка секретарши Клавдии Валентина Николаевна Зубкова чувствовала себя в центре общественного внимания. Она уже побывала у Укустовых, у Белининых, у Водолазовых, рассказывая услышанное ею накануне и дополняя это услышанное все новыми и новыми подробностями, основанными на привычных реалиях провинциальной жизни.
– Дыряев-то вчерась ушел. Пьяный был в дупель – так прямо по грязи к дому и поперся. Уватлался так, что его Нинка небось до сих пор отмыть не может. А этот черноглазенький как с Клавкой наедине остался, так сразу и заворковал. Слышу – бормочет: «амор», «амор». На море, значит, Клавку манит. Та разомлела, уши развесила, а меня так и подмывает ей через забор крикнуть: «Уши, Клавдия, в кучу забери да губозакатыватель в райпо купи. Он тебе про море наплетет, ребеночка сделает и смоется в свою Италию. Знаем мы эти моря, слыхали!» Кашлянула я, а он через плетень перегнулся – сам пьяный, глазищи дикие, ножик за поясом торчит. Не дай Бог зарежет! Язык так к губам и присох. Думаю, молчи, Валюха, здоровей будешь. Чай, Клавка сама не без ума, знает, что делает. Это мы дуры, таблетков не знали, по дохтурам все уродовались, полсотнями кидались. Пусть, думаю, Клавка сама с этим осеменителем разбирается. Только я одного в толк не возьму. Если бугая этого италианского Пристом кличут, то Клавка кем будет? Пристихой, что ли? Вот ведь вертихвостка! За ней первый секретарь в ухажерах ходил, а она интеллигентного человека кинула, к этому бандюку, что с ножом не расстается, приклонилась! Совсем бабы стыд потеряли!
Валентина Зубкова знала, что говорила. У самой было трое детей, и все от разных мужей. Битая Валентина была жизнью, да и не только ею – иной раз мужья ее поколачивали, только визг по улице летел. Прямо надо сказать, что били они ее за ошибки. Баба, как сапер, ошибается только раз. Ошиблась – и ты уже с ребеночком. И все-таки сладостно было вспоминать о тех ошибках, а еще сладостнее было видеть, как другая идет все тем же опробованным ошибочным путем.
А Птолемей Прист к тому времени уже оглядывал выстроившихся в гимнасии легионеров. Видно было, что торжественное открытие Бузулуцких терм даром для них не прошло – вялыми были легионеры и гимнастические упражнения выполняли без обычного энтузиазма и азарта, даже магнитола, выплевывавшая из динамиков отрывистое:
А потому, потому, потому,
что был он в жизнь влюбленный! —
не придавала легионерам живости. Подбежавший Публий Сервилий Секст с веселым недоумением оглядел сверкающие доспехи центуриона и доложил, что в легионе все в порядке, легионеры занимаются утренними гимнастическими упражнениями за исключением двух. Отлынивали, разумеется, новобранцы – все те же