Матрёшки. Ирина Костевич
пойми.
Я придвигаюсь к Еве и открываю фотографии на телефоне. В ответ – косой взгляд, презрительная ухмылка…
Вдобавок к этому Ева шепчет: «Колхоз…»
– Где?!
– Повсюду…
– Почему?
Ева отворачивается. Внезапно она вскакивает и бежит к выходу.
– Котельникова! Это что за фокусы? Вернись? – Нина Петровна с силой хлопает рукой в перстнях по столу. Получается громко и убедительно. Я бы остановилась. Но не Ева.
Её уже с нами нет. Нины Петровны тоже. Побежала догонять ненормальную Еву Котельникову. Испугалась за неё.
Мы минутку тихо посидели. Потом, конечно, начался концерт. Мальчишки стали скакать по столам, Ганушкин выл и кривлялся, Ездаков его бил… Девочки на них орали, чтобы те вели себя тише.
Григорий закатывал свои маленькие глазки и топорщил брови, глядя, как я волнуюсь и пытаюсь Еве позвонить. Потом получил от меня за это линейкой по башке. Не могу на него смотреть спокойно – ну такой противный! Григорий отобрал у меня линейку и стал пугать, что сейчас её сломает. Но я отвернулась и не стала смотреть на эти его выкрутасы.
Вот у мамы в техникуме такое безобразие невозможно! Если Елена Геннадьевна уходит, все как сидели, так и сидят. Ну, чаю иногда попить могут, Берта–каратистка в магазин за пирожками с мясом сгоняет: не может долго без мяса и без движения. Мама говорит, что все такие дисциплинированные у них потому, что хотят учиться на самом деле. Никто их не заставлял в техникум идти.
Нина Петровна вернулась минут через семь и одна.
Она опять постучала кольцами по столу, и мы продолжили учиться тому, чему не очень хотим. Потому что, в отличие от маминой группы, не знаем наверняка, нужно нам это всё или нет.
Настроение у меня испортилось, и больше я уже никому ничего не хотела показывать. Ева ко второму уроку пришла. Ещё звонка даже не было. Села, молчит.
– Ева, ты чего?
Молчит.
– Что-то случилось? Ты ни на что не обиделась?
Молчит. Совершенно не хочет со мной разговаривать. А потом вдруг взяла да как пересела к Григорию!!! Чего? К Григорию?!!
Смотрю: Ева пишет, аж лопатки ходят под кофтой.
Обернулась ко мне и линейку мою кинула на парту. А на ней большими чёрными буквами: «Не Хэллоуин, а Самайн!» Причём, слово «Хэллоуин» жирно-жирно зачеркнуто. А «Самайн», наоборот, Ева подчеркнула волнистой линией. Показывая, как она это слово любит. Или она показывала, что это определение предмета? Пока я думала над этим, Ева оглянулась и странно на меня посмотрела. Именно в этот момент Григорий пришёл в себя после Евиного вторжения на его территорию. Он же у нас такой важный, всегда один сидит, этот Григорий! Стал он Еву выталкивать вместе со стулом. Тут она взвилась, как следует дёрнула его за волосы и пообещала лицо расцарапать. Вошла Нина Петровна и Григорий стал ей жаловаться на Еву. Но учительница опять принялась стучать перстнями. Тем дело и кончилось. А Ева весь урок ко мне не поворачивалась.
Я ей