Мания. 1. Магия, или Казенный сон. Евгений Кулькин
я снова временный житель цивилизованного мира».
– А кто такой Торо?
– Господи, вы не знаете Торо? О-о-о! Это меня разочаровывает.
Хочешь узнать, где самые спелые вишни?
Спроси у мальчишек и у дроздов.
– Это его стихи? – зачем-то полюбопытствовал Моторыга, про себя кляня, что задал этот вопрос.
– О, нет! Такие строки мог написать только великий Гете.
– Ну а при чем тут Торо?
– Вот именно! Какое отношение я имею к деньгам, которые побывали в чьем-то кармане, потом взяли и нашлись, так сказать, чтобы не нарушать социалистического правопорядка. Вам не кажется это странным?
– Кажется, – полуустало ответил Моторыга, – потому вы и здесь.
– А на этот счет Фоблаз сказал: «Горе тому, кто блеснет своеобразием в разговоре». Спрашивается, зачем мы ведем эту пустую и, надо сказать, никому не нужную беседу? Дело это прокурор закроет, так как инцидент, как говорится, исчерпан. Те, кто пытался нагреть руки на ротозействе бухгалтера, сделают для себя выводы и другой раз будут красть более продуманно.
– Вот меня и мучит, – вдруг вскричал совершенно неследовательским речитативом Моторыга, – кто они или он?
– Одна португальская монахиня воскликнула так: «Любовь! В каких только безумствах не заставляешь ты нас обретать радость!» Да зачем вам это все надо?
– Но ведь преступник разгуливает на свободе! – вырвалось у Ефима.
– И пусть себе ходит! Но только чтобы не делал необратимых шагов, за которые полагается государственная кара. И не будьте утопическим поклонником Шерлока Холмса. Потому как в вашем распоряжении в данном деле только правовая пустота.
Они еще несколько минут помучили друг друга молчанием, потом Фельд сказал:
– Все это лишний раз подтверждает, что каждый организовывает свою жизнь с учетом слабостей, свойственных человеку.
И встал. И Моторыга не стал его задерживать. И даже не ответил на его то ли подначку, то ли на простое утверждение:
– Право, как и все непонятное, нейтрально!
Глава вторая
1
Георгий шел на вянущий свет фонарей, ушедших гореть и в день, на шустрое, но далекое перемигивание двух электросварок и думал об отходниках, о тех, ради кого здесь оказался и, как бы вторым планом, одновременно вспоминал себя подростком, когда у него уже проскакивали мужающие мысли, потому как шел четырнадцатый год, и душа напряглась от непонятности бытия.
В командировке его всегда настигали главные воспоминания, и вообще, думалось легче и свободней. Особенно по вечерам, в кромешной темноте, когда сквозь листья дерева, под которым стоишь, просверкивают звезды.
Не испортила его настроение «бандурша», как он ее про себя звал – гостиничная смотрительница – нервная, изволновавшаяся на своей, как ей казалось, значительной работе, особа.
Не прибавил ему тоскливости и сосед, с которым его поселили. Он недавно схоронил свою жену и теперь, как заметил Георгий, пытался, чтобы всюду его видели горюющим, даже потерянным, чтобы