Мания. 2. Мафия. Евгений Кулькин
то, ради чего и сотворялась вся эта комедь.
Знать бы, что так все обернется, он бы жанровое обозначение своего выступления немного перестроил. Доказательно, но с другой точки зрения рассмотрел бы этот вопрос. С вывертом бы обозначил, как сейчас прочитывается современная история. И, отстояв свое условное право, например бы изрек нейтральное: «Эпоха умирает в культуре».
И все бы ахнули от ощущения духовного импорта.
К этому бы он добавил, что романтическая любовь к Горбачеву в конечном счете не совершила потрясения народной души. А встречаемые на каждом шагу сучки да задоринки говорят, что и раньше общество несли по кочкам.
Он надеялся, что умственная жизнь, заложенная в его слове, будет в душах обретаться еще долго. Но болезненная привязанность постепенно стала сменяться духовной настороженностью, а страстный восторг уступил место хилой депрессии.
Но напитанное любовью пространство осталось, и вот его-то теперь и пытается захватить такой духобор, как Ельцин.
Главное, что дала перестройка, – это расчехленность человека. Отечественного. Увенчивающегося в свою собственную непогрешимость, уже не травмируемого прошлым, которое, как памятник страха, осталось где-то далеко за спиной.
Потому-то многим теперь внушено, что родина души – это перестройка. Стали созерцаться некоторые успехи. Например, в гласности. Но это приобрело массовое начало – распоясались. Теперь бы пережить экономическое кипение. И тогда можно спокойно рассчитывать, что еще что-то более совершенное поможет достроить личность.
Но вот, что еще показательно, в народе появилась тяга к политике. Те девяносто девять хрен десятых процента, которые якобы делали любые выборы до шизофрении единодушными, проявили вроде бы духовную узость и стали иметь свое истинное личное мнение. И оно не совпало с тем, что привыкли звать взаимопроникновением. И даже веры в многослойность власти. Раньше только избранные мыслили глобально, а действовали локально. А теперь это норовят делать почти что все. И это уже отмечено как национальная особенность.
Люди же, пережившие в свое время высоконравственное хозяйственное поведение, многие годы ходящие в передовиках и запевалах, неожиданно сникли. Потому как новые потребности оказались выше их способностей.
Он бы мог сказать, чем закончили борцы за всеобщее счастье. И сейчас никто не желает разделить участи своих патронов.
И вот все эти мысли уж кой час с мушиной назойливостью изнуряли Бориса Николаевича. Ибо он понимал, что состоялась политическая накладка. И сейчас только единственный, кто еще сможет с ним продолжить игру, это Горбачев. Но он останется доступным только в одном случае – когда прозвучит покаяние. Или им же неожиданно скажется: «Позабавились и – хватит!»
Потому что Ельцин для него все же является тем, кто был в свое время призван помочь его гениальному начинанию.
Но когда успехи представляют собой лишь первый шаг, будущее еще выглядит пугающе, динамика изменения мнений должна стать закономерностью.
Основная-то позиция не пострадала. Идея державности