Раздол туманов. Страницы шотландской гэльской поэзии XVII–XX вв.. Антология
разных женщин, а женат никогда не был, какая может быть поэзия, какая литература? А еще – даже в тех справочниках, где шотландский признается все-таки не совсем мертвым языком, непременно будет добавлено, что язык этот сохранился лишь в самых труднодоступных уголках страны и говорят на нем преимущественно пожилые люди. Правда, «преимущественно пожилыми» называли тех, кто говорил на этом языке в Шотландии еще во времена короля Якова IV. Иначе говоря, пять столетий тому назад, и именно тогда в «Книге настоятеля острова Лисмор» были зафиксированы первые образцы поэзии на шотландском гэльском языке, уже почти вовсе отделившемся от ирландского.
Начал отделяться шотландский гэльский от новоирландского около 1200 года, и с каждым столетием различий становилось все больше. Примерно до конца царствования королевы Елизаветы, при чьем преемнике Шотландия и Англия превратилась в единое государство, ирландцы и шотландцы мало отличались. В XVII веке, последнем из пяти ирландских «темных веков», Ирландия пережила короткий расцвет поэзии на национальном языке, чтобы на два столетия уступить место английской речи.
Не то было в Шотландии. Хотя гэлы были почти целиком вытеснены с равнин в горы и на острова, именно это обособило их культуру. Цвела придворная традиция, появлялись гимны во славу вождей и героев (marbhrann) и поминальные элегии (cumha), реже сатиры (aoir); их сочинял и пел любой придворный бард вождя; кланов было много, много было и вождей, некоторые вожди сами неплохо сочиняли; они к тому же умели писать и часто знали английский, что отличало их от основной массы поэтов, составлявших в некотором роде нечто вроде профессионального сословия. Гэльский язык – язык устной традиции, письмо в нем до сих пор невероятно архаично, и то, что дошло до наших дней, нередко записывалось с голоса через много лет после смерти автора, впрочем, была в этом и хорошая сторона, анонимной поэзии оказалось сравнительно мало, столь велико уважение народа к поэзии, что если уж помнили песню, то обычно помнили и ее автора. Надо ли при этом удивляться, что при этом по-гэльски не умел ни писать, ни читать ни великий Роб Донн в середине XVIII века, ни Рыжий Дональд из Коруны двумя столетиями позже. Были, конечно, и люди с университетским образованием, но они всегда составляли меньшинство. Еще в конце XIX века один из лучших собирателей гэльской поэзии Александр Маклин Синклер (1840–1924) писал о том, что главную трудность при собирании текстов составляет то, что даже те, кто умеет читать, свои стихи грамотно записать не могут. Даже то, что сохранилось, издано далеко не полностью и новые публикации появляются почти ежегодно; немало из того, что переведено для настоящей антологии, десять лет назад пребывало в безвестности и отыскалось лишь в недоступных по тому времени книгах и рукописях.
По загадочному, но неизбежному закону, чем хуже приходится народу и чем опасней жить, как говорят китайцы, «в интересное время», тем выше вероятность, что по крайней мере в поэзии начнется расцвет. В XVII веке это случилось в Ирландии, в XVIII – в Шотландии, кстати, случилось это на всех трех языках, гэльском, английском и англо-шотландском, scots, на котором создал практически все свои главные шедевры Роберт Бернс. Однако собственно гэльской поэзии надо было преодолеть застывшие «придворные» каноны, притом не отказываясь от них и не теряя национальной самобытности. Это случилось в 30-е – 40-е годы, когда в литературе появился человек, которому мы навсегда обязаны преображением гэльской поэзии Шотландии в явление европейского, если не мирового значения. Гэльское его литературное имя можно приблизительно записать как Аласдайр Макмастир Аласдайр, «Аластар, сын преподобного Аластара», иначе же как просто Александр Макдональд. Попадись этот яростный якобит, учитель гэльского языка при принце Красавчике Чарли, английским войскам в 1746, он был бы немедленно казнен, и вся литература пошла бы по другому руслу. Но он не попался, он еще сумел нелегально издать в Эдинбурге первый на гэльском языке поэтический сборник и мирно умереть, спрятавшись в глубокой провинции, во вполне преклонном возрасте.
Макдональд успел поучиться в университете в Глазго, хотя принято считать, что курса не окончил. На его поэзию почти не повлияли гэльские предшественники, зато сильно повлиял эпический цикл «Времена года», принадлежащий перу его современника, Джеймса Томсона. Пантеизм Томсона как нельзя лучше соответствовал настрою кельтских слушателей, – напомню, куда больше, чем читателей, было именно тех, кто воспринимал поэзию на слух. Довольно длинные, как почти любые гэльские стихи, поэмы Макдональда не имели отношения к политике, поэтому и без раздражения воспринимались каждым кланом, к тому же, поскольку не требовали специального образования, вызвали массу подражаний. И первым таким подражателем стал величайший гэльский поэт, Дункан Бан Макинтайр, тот самый бард-охотник, неграмотный Бард долины Гленорхи, на сооружение памятника которому гэлы всего мира посылали свои трудовые пенсы, величественный памятник-ротонда был возведен в 1859 году, а через 16 лет лично поднялась к нему и поклонилась королева Виктория. Учитель превзошел ученика.
Третьему гэльскому поэту, к имени которого не стыдно прибавить эпитет «великий», судьба выпала менее справедливая. Роб Донн, он же Роб Маккей, жил на крайнем севере страны и сочинял свои песни на диалекте, полностью мертвом к нашему времени уже