Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Вячеслав Борисович Репин
оттуда, молча выцедив по чашке кофе – Грэмм попросил кофе со сливками, а я обыкновенный эспрессо, – мы перешли в вагон первого класса. Здесь было безлюдно, контролеры уже прошли, и мы больше никому не досаждали своей болтовней.
Грэмм ехал в командировку. Ему предстояло сойти с поезда на небольшой станции после Лилля, перед бельгийской границей. В нашем распоряжении было почти два часа…
В те минуты, в поезде, до меня, разумеется, еще не дошло, что в этой встрече есть что-то предначертанное. Смутное чувство, что перед глазами брезжит что-то давнее, забытое, выбеленное из памяти, зашевелилось во мне на мгновенье, когда Грэмм, поглядывая в окно, где уже мелькали предместья Лилля, и на свои массивные часы, какие носят уважающие себя боссы, бегло одарил меня новостями из жизни общих знакомых. Куда ни глянь – сплошные перемены и одни неожиданности. Помянул Грэмм вскользь и нашего общего знакомого Вертягина, тоже московского периода, с которым я, как и с Грэммом, перестал поддерживать отношения. Помянул – лучше не скажешь. Это стало ясно из рассказа Грэмма о дальнейшей судьбе Вертягина, довольно неожиданной.
Потомок белых русских эмигрантов, уроженец Франции, Петр Вертягин был выходцем из семьи дипломата. Его отец, Вертягин-старший годы назад тоже работал в России. Еще ребенком Петра Вертягина возили в Москву и в Ленинград. И вряд ли стоило удивляться, что позднее, в зрелые годы, он продолжал бывать в России. Не удивительно и то, что Петр не смог выйти сухим из воды. Частые визиты Вертягина в страну пращуров завершились браком с русской девушкой.
Грэмм утверждал, что карьера адвоката, которая для Вертягина началась успешно, обернулась полным крахом. Скандальный судебный процесс, в который Вертягин якобы впутался как защитник, спасая то ли знакомого, то ли просто утопающего, гибель в Африке компаньона при обстоятельствах так до конца и не выясненных, разногласия среди самих совладельцев адвокатского бюро, основателем которого был Вертягин, кроме того, какие-то личные страсти, сотрясавшие его семейную жизнь, – всё это привело к настоящему фиаско, да и собственно говоря к трагедии. Вертягин попал в автодорожную катастрофу, получил увечья. Венцом всему была потеря памяти. От тяжелой амнезии Вертягина пытались лечить по сей день. При клинике на юге Франции он жил постоянно. Но всех подробностей Грэмм не знал…
Каково услышать, что давний друг стал не то инвалидом, не то умалишенным? В этом невольно чудится какой-то вызов судьбы, проглядывает нечто такое, что невольно заставляет переоценивать собственную жизнь и прошлое. Мучительное сомнение так и закрадывается в душу: а что, если все мы ходим по краю реального мира, но просто не любим об этом задумываться? Вертягин был самым полноценным, самым здравым человеком из всех, с кем жизнь меня когда-либо сводила. Уж кому-кому можно было бы прочить подобную судьбу, но только не Петру…
А дальше всё складывалось с такой последовательностью, как будто кто-то всё время вел меня за руку, но вдруг решил, что время, отведенное для игры, закончилось.